Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

Вообще, за этот первый период нашего пребывания во Франции, больше всех наград получили солдаты нашего 2-го полка: Георгиевскими крестами были награждены сорок человек, Георгиевскими медалями «За храбрость» – восемьдесят два человека, французским Военным крестом – шестьдесят шесть человек.

Награды получили и несколько офицеров: Орденом святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» были награждены шесть человек, в том числе и поручик Лемешев (посмертно), Орденом святого Станислава 3-й степени «с мечами и бантом» – четыре человека, французским Военным крестом – четыре человека (причём, один из награждённых – генерал Лохвицкий – получил «Военный крест с пальмовой ветвью»).

Кроме того, президент Франции своим указом наградил кавалерским крестом Ордена Почётного легиона подполковника Иванова и поручика Тихомирова, лично участвовавших в нескольких успешных штыковых атаках своего 1-го батальона нашего полка.

Дались эти награды непросто. Ценой им стали два офицера и сто три солдата, погибших и умерших от ран, и два офицера и сто тридцать солдат, получивших серьёзные ранения в этих ожесточённых боях.

В связи с таким массовым награждением русских воинов восторженная французская пресса моментально донесла славу об их мужестве, практически, до всех европейских обывателей.

И тут же журналисты самых известных печатных изданий Европы зачастили на участок фронта, занимаемый нашей Особой бригадой, где большая часть из них довольствовалась посещением штаба бригады, а меньшая – ещё и наших полковых штабов. На передовую же, и вовсе, «просачивались» лишь считанные единицы из всех посещавших нас, тогда, представителей европейского журналистского сообщества.

Отношение к ним, с нашей стороны, было самое доброжелательное, а, порой, по моему личному мнению – даже чересчур: отдельные главные офицерские чины бригады, стремясь произвести наиболее яркое впечатление на представителей иностранной прессы, на мой взгляд, излишне откровенно делились с ними характеристиками наших позиций.

Но, что я, прекрасно помня о данном мне Батюшиным секретном поручении, мог сделать для изменения данной ситуации, если сам безвылазно находился на передовой…

«Гром грянул», как всегда, неожиданно. В один из вечеров начала второй декады октября внезапно началась ожесточённая перестрелка в районе дислокации 1-го батальона нашего полка.

Она продолжалась примерно около пятнадцати минут и закончилась также неожиданно, как и началась. И лишь утром следующего дня я узнал, что прошедшим вечером, якобы, по чистому недоразумению, 2-я рота 1-го батальона некоторое время вела перестрелку со своей же 4-й ротой, в результате чего, после этого короткого боя, у последней оказалось двадцать семь убитых и тридцать шесть раненых нижних чинов.

Это печальное известие меня не только взволновало, но и крайне насторожило, и, пожалуй, впервые за всё время моего пребывания в Русском Экспедиционном Корпусе я явственно почуял незримое присутствие в этом кошмарном происшествии того, про кого меня, столь настойчиво, предупреждал Батюшин.

Под первым же пришедшим на ум благовидным предлогом я навестил, в тот день, офицеров 1-го батальона. Сказать, что они были удручены произошедшим – значит, ничего не сказать. Они были просто «убиты» им и не хотели об этом разговаривать.

Всё, что мне удалось, тогда, узнать у них «по крупицам», так это то, что стрельба началась по личному приказу командира 2-й роты поручика Ремизова, находившегося, в тот момент, в состоянии сильного опьянения, который узнав, впоследствии, о том, что он дал команду стрелять по своим, в результате чего есть многочисленные жертвы этой нелепой стрельбы, не стал ждать своего неминуемого ареста и застрелился.

Поняв, что таким образом я никогда «не докопаюсь» до истины, поскольку услышанная мной версия полностью повторяла версию, изложенную в рапорте командира 1-го батальона подполковника Иванова, предоставленном им, по данному происшествию, на имя генерала Лохвицкого, я решил попробовать самостоятельно прояснить обстановку вокруг этого чудовищного недоразумения.

Первым делом, я разыскал солдата, бывшего денщиком у Ремизова. Им оказался молоденький тщедушный паренёк, которого, до сих пор, лихорадило при упоминании о ночном происшествии.

– Послушай-ка, братец, успокойся и постарайся вспомнить весь вчерашний день до мельчайших подробностей, – ободряюще настойчивым тоном обратился я к нему. – Что делал поручик Ремизов утром, днём и вечером? Кто приходил к нему? Были ли среди них посторонние? О чём и с кем он разговаривал? Какие депеши он получал, и какие приказы отдавал? Словом, вспомни всё, что связано с твоим командиром!

– Ваше благородие, да, что же я вспомню, если всё было, как обычно. Я же уже говорил об этом их высокоблагородию подполковнику Иванову, – заунывно пробормотал денщик.

– А, о чём тебя спрашивал господин подполковник?

– Был ли пьян господин поручик, когда отдавал роте команду «открыть огонь»? И почему не помешали ему застрелиться? Да, кто же знал, что их благородие себе в голову стрельнет, как только узнает про свою ошибку…

– А, что, действительно, поручик Ремизов был сильно пьян, когда приказал стрелять по 4-й роте? – как бы невзначай, поинтересовался я у него.

– Да, что Вы, Ваше благородие… Поручик Ремизов никогда не напивался до потери рассудка. А вчера, так вовсе, выпил немного со «штабным офицером», пришедшим к нему за час до перестрелки, и тотчас пошёл готовить роту к возможной атаке немцев.

– Постой… постой, братец! Что за «штабной офицер» приходил вчера к поручику? И почему, это, поручик Ремизов решил, что немцы начнут атаку именно на его участке?

– Так, Ваше благородие, этот самый «штабной офицер» и сказал их благородию, что, мол, через час, немцы должны начать массированное наступление на участке 4-й роты, и, мол, из-за этого, данная рота уже давно тихо отошла со своих слишком далеко выступающих вперёд позиций на одну линию с нами и её соседями с другого фланга… так сказать, для выравнивания линии фронта.

– А, когда ваш поручик отдал команду открыть огонь, офицер из штаба находился ещё у вас или уже ушёл?

– Ушёл, Ваше благородие. Он сразу же ушёл, как только их благородие пошёл готовить роту к бою.

– Так, как же, тогда, поручик Ремизов решил, что пришла пора открывать огонь? – стал я нетерпеливо допытываться у денщика.

– А всё произошло так, как сказал «штабной офицер». Ровно в двадцать три часа со стороны немцев взлетели три зелёные ракеты, означая, согласно его предупреждению, сигнал к началу их наступления, и раздалась беспорядочная пулемётная и ружейная стрельба. Их благородие приказал осветить предполагаемый участок немецкой атаки осветительными ракетами. Когда ракеты взлетели, мы увидели на оставленных, как мы ошибочно думали, позициях 4-й роты какое-то перемещение людей в военной форме. Разглядеть – кто это: немцы или наши – было невозможно. Мы все решили, что немцы