Мои непридуманные рассказы - Сергей Стефанович Прядкин

В один из теплых весенних дней вдруг вызывает меня командир корабля. Оказывается, я согласно организационному приказу являлся вторым внештатным военным дознавателем, о чем я после ознакомления с приказом под роспись совершенно и позабыл. И, поскольку первый внештатный военный дознаватель Сентюрин убыл в отпуск, то уголовным делом по матросу Чернописчуку придется заниматься мне. А по сему, я должен немедленно убыть в прокуратуру севастопольского гарнизона, и отработать возникшие у них по этому уголовному делу вопросы.

Прибываю в прокуратуру и здесь узнаю, что у этого подследственного матроса в военном билете указана фамилия Чернописчук, а в комсомольском билете – Чорнописчук. К слову сказать, как правильно, он и сам толком не знает. Поэтому, мне надлежит срочно выехать к нему на родину и привезти его свидетельство о рождении, которое является единственным юридически значимым документом, определяющим подлинность фамилии. И здесь же мне вручают командировочное предписание и даже выдают командировочные деньги, чего на флоте никогда не делается, а выдается компенсация уже после предоставления отчета за командировку. Тут же следователь просветил меня, что время поджимает, ждать почтой документ уже некогда, а это свидетельство о рождении очень важно, иначе на суде может возникнуть конфуз, когда подсудимый возьмет и откажется от фамилии, указанной в уголовном деле. И что тогда? Кого судить-то?

Итак, я всего из-за одной буквы «е» или «о» в фамилии этого матроса должен отправиться к нему на родину за его свидетельством о рождении. Ехать надлежало в какое-то село, названия которого уже и не помню, Шаргородского района Винницкой области. Прибываю на корабль, докладываю командиру корабля суть проблемы, а ему, судя по всему, она уже известна.

И вот я в поезде Симферополь-Львов, отдыхая от бесконечной корабельной суеты, лениво потягивая пивко в почти пустом вагоне-ресторане, под стук вагонных колес любуюсь весенними красотами украинских пейзажей. За окном проплывают чистенькие аккуратно побеленные украинские хаты с шиферными шатровыми крышами, утопающие в цветущих садах вперемежку с зеленеющими полями и перелесками. Вышел на нужной мне железнодорожной станции и, спросив у местных жителей, на автобусе добираюсь до пункта назначения.

В сельсовете, здание которого я определил по развивающемуся над ним красного с голубой полосой по нижнему краю флагу Украинской ССР, меня встретил сам председатель – немолодой коренастый мужчина с добродушной улыбкой на лице. Очевидно, ему было известно о моем приезде, он ждал моего появления, тем более что моя военно-морская форма не вызывала у него никаких сомнений, что перед ним именно тот, кому надлежало передать свидетельство о рождении матроса Чернописчука.

Крепко пожав мне руку, он достал из огромного с мелодичным звоном кованого сундука-скрыни нужный документ и передал его мне.

Расписавшись в получении, я тут же подсмотрел правильную фамилию. Все верно – Чорнописчук его фамилия! Очевидно, что писарь, заполнявший комсомольский билет, оказался куда ответственнее, нежели работник военкомата. Поблагодарив, я, было, начал расспрашивать его, как добраться до железнодорожной станции, да не тут-то было! Мягко взяв меня под локоть, председатель сельсовета поведал мне, что он, якобы, сам служил на торпедном катере на Балтике, а у них в селе последний раз моряка видели лет 25 назад и по такому случаю, он приглашает меня к себе домой на свежину. А поскольку поезд на ближайшей станции в обратном направлении будет в районе полночи, то и проблему доставки меня на станцию он берет на себя. Деваться мне было некуда, да и что такое свежина, заодно хотелось узнать.

И вот мы идем по сельской улице к нему домой под ласковым весенним солнышком вдоль утопающих в цветущих садах чистеньких украинских хат. Проходя мимо одной из них, председатель сказал, что это дом матроса Чорнописчука и его мать очень просила зайти к ней буквально на минуту. Не успел я сообразить, о чем он сказал, как он решительно надавил на клямку запора калитки и вошел во двор, увлекая и меня за собой.

Посреди двора стояла далеко не молодая простоволосая худенькая женщина и, очевидно, ждала нас. По ее внешнему виду и зашуганному выражению лица было не трудно догадаться о лежащих на ее плечах тяжелой ноше домашних забот и деревенского труда. Увидев нас, она сразу поняла, что перед ней морской офицер с того самого корабля, на котором служит ее сын. И тут случилось то, чего я никак не мог ожидать. Она бросилась к нам навстречу и вдруг передо мной упала на землю на колени. Не успев дать мне опомниться, что происходит, она схватила своими натруженными руками мои руки и попыталась их целовать. Это было ужасно! Со смешанными чувствами недоумения, стыда, гнева и еще чего-то для меня позорного, я отдернул их, быстро отпрянул и выбежал на улицу. Для меня это был настоящий шок! Более отвратительного в тот момент ощущения я себе и представить не мог.

В моей голове был полный раздрай. Наверно, она подумала, что от меня может зависеть судьба ее сына? Но, ведь, это совершенно не так! Тогда зачем она это сделала? А вот председатель, который при виде этой картины был совершенно спокоен и равнодушно наблюдал за происходящем. Видя мое замешательство, и, очевидно, горящее гневом и стыдом лицо, он что-то пробормотал, типа «у нас здесь так принято» и попытался поскорее переключить мои чувства на ждущую нас свежину и, прибавив шагу, повел к себе домой, который оказался совсем рядом.

Дальше все оказалось вполне банальным. В большой прохладной комнате украинской хаты, красиво украшенной различными кружевными накидками, занавесками и рушниками с украинским орнаментом, нас ждала нарядно одетая хозяйка. На застеленном ослепительно белой накрахмаленной скатертью столе у распахнутого окна красовалось огромное расписное глиняное блюдо с высокой горой наваленными вкусно пахнущими и изумительно приготовленными шматками молодой свинины. Собственно, это и была та самая свежина, на которую меня пригласил председатель сельсовета. Другим украшением стола был внушительных размеров запотевший граненый графин ледяного и чистейшего, как слеза ребенка, самогона и под стать ему большие граненые рюмки. Все это великолепие дополнялось благоуханием буйно цветущей под окном сирени.

Ближе к вечеру, как бы невзначай, мимо окна, у которого мы пировали, проезжала грузовая машина. По знаку рукой председателя она остановилась и, после коротких проводов, ее водитель отвез меня на большую железнодорожную станцию города Жмеринки, знаменитого за своими пределами колоритом местного еврейства.

И вот, на следующее утро, глядя из окна поезда Львов-Симферополь, поглядывая на все те же пейзажи живописного Подолья и вспоминая вчерашнюю встречу с матерью проштрафившегося моряка, они уже не вызывали у меня таких приподнятых чувств,