Республика Шкид. Дом веселых нищих - Алексей Пантелеев

- Он! Он! Пришел наконец-то!

И кинулась в кабинет Лилиной. Тотчас вышла и сама Лилина.

- Куда вы пропали, мальчики? Где ваш соавтор?

Тут началось такое, от чего у меня голова закружилась. Зав. губоно взяла меня под руку и полчаса водила по длинным и широким коридорам бывшего Воспитательного дома, воскуряя фимиам нашей повести. Помню, я так волновался, что, закуривая, сунул горящую спичку в коробок, который шумно взорвался и опалил мне левую руку. Кто-то, кажется, секретарша Волина, чем-то смачивала ее, забинтовывала...

А Лилина сказала:

- Идите на Невский, в Дом книги, поднимитесь на пятый этаж и спросите Маршака, Олейникова или Шварца.

Признаюсь, что ни одно из названных имен, даже имя Маршака мне в ту пору известно не было.

И вот мы оказались в детской литературе.

И навсегда в ней застряли.

Жалею ли я об этом?

Есть люди (и среди пишущей братии тоже), которые с некоторой жалостью, как на недоростков, смотрят на детских писателей. Сколько раз в жизни мне приходилось слышать:

- А для взрослых писать не пробовали?

Нет, специально для взрослых (чтобы в аннотациях: детям до 16 лет читать не рекомендуется) не пробовал. Но не скрою: идеалом моим всегда было работать так, чтобы захватывало и детей и взрослых. Узнавать, что читают тебя не только дети, всегда бывало приятно. А судя по читательской почте, взрослые читают и "Республику Шкид", и "Леньку Пантелеева", и "Нашу Машу", и "Часы", и "Пакет", и многое другое, что впервые появилось под маркой Детгиза. Но главные мои читатели все-таки - дети. И я не только об этом не жалею, я горжусь этим.

А "Республике Шкид" очень повезло. Она попала к читателю, адреса которого не знали даже авторы. Адрес же у книги точный. Очень хорошо сказал об этом года два назад на пленуме Союза писателей С.В.Михалков. Вспоминая тот громкий успех, который имела "Республика Шкид" у подростков 20-х годов, он объяснил это тем, что авторы, когда писали свою повесть, "сами едва преодолели рубеж подросткового возраста", "...они писали о себе, о своих сверстниках, какими они были три-четыре года назад до выхода повести"...

Не три и не четыре, а только два года отделяло нас от школы им. Достоевского до "академии Маршака". Осенью 1923 года мы с Белых оставили стены Шкиды, а в конце 1925 года уже работали над повестью. Год спустя, к большому удивлению авторов, она и в самом деле очень громко зашумела.

Повезло нам по всех отношениях. Мы попали в лучшую редакцию того времени. Наши редакторы С.Маршак и Е.Шварц, умевшие помочь автору организовать книгу, подсказать ему нужное слово, в этом случае оставили авторский текст в полной неприкосновенности (если не считать одной главы, написанной мною по какой-то мальчишеской прихоти ритмической прозой. Эту главу я по просьбе Маршака переписал).

А попади наша рукопись в какой-нибудь "Прибой" или в другое "взрослое" издательство - там ее легко могли бы пригладить, причесать, а главное, овзрослить. И полвека спустя не было бы, возможно, у Сергея Михалкова оснований, говоря о "Республике Шкид", сказать, что это "была подростковая литература в полном смысле этого слова", литература, которую "никакая иная заменить не может".

Благодарен судьбе за то, что она привела меня мальчишкой к Викниксору, а несколько лет спустя - к Маршаку. Не окажись эти люди на моем жизненном пути, может быть, и не было бы сейчас у редакции "Детской литературы" оснований обращаться к писателю Л.Пантелееву с просьбой рассказать, как и почему он стал писателем детским.

1979

Григорий Георгиевич Белых

Дом веселых нищих

«САЛАМАНДРА» — ШАЙКА УДАЛЬЦОВ

ДОМ ВЕСЕЛЫХ НИЩИХ

Это был такой огромный домина, что если пройтись по проспекту, посмотреть на другие здания, то просто смешно становилось от сравнения, как будто стояли вокруг не дома, а скворечники какие-нибудь или будки собачьи.

Говорили, что, когда строили этот дом, даже кирпича не хватило, и оттого подорожал он на четвертак за сотню.

А строили его потому, что будто бы домовладелец Халюстин поспорил со своим приятелем, домовладельцем Бутылкиным, кто выше построит.

Халюстин место откупил, приказал до шести этажей возводить. А когда фундамент закладывали, молебен отслужил и сам на углы по золотой десятке замазал.

Бутылкин, узнав, что дом Халюстина в шесть этажей, стал строить на семь. Но только не повезло ему. То ли инженеры были плохие, то ли кирпич оказался никудышный, но, когда возвели стены до пятого этажа, а Бутылкин приехал осматривать кладку, рухнул дом, похоронив под развалинами десятки рабочих и самого Бутылкина.

Халюстин выиграл спор. Достроил свой шестиэтажный дом и переехал в него, сдав все флигеля внаем.

Был дом как город. Выходил на три улицы. Одних окон на наружном фасаде до семисот штук было. А вывесок разных, больших и малых и очень маленьких, — как заплаток на старом халате.

На углу, над парикмахерской, висела зловещая черная рука с длинным указательным пальцем. Рядом качался деревянный калач с облезшей позолотой. Около булочной важно выпятился желтый, как попугай, почтовый ящик.

Дальше расположились: бакалейная лавка, парфюмерный магазин и «часовая мастерская Абрама Эфройкина», в единственном окне которой вечно торчала лохматая голова самого Эфройкина.

За мастерской следовали: табачный магазин — голубая вывеска, колбасная — черная с золотом и, наконец, вывеска сапожника мастерской ярко оранжевого цвета.

Буквы на ней были неровные, с замысловатыми хвостиками. Издали казалось, что они, построившись в ряд, подплясывают. Но все же можно было без труда прочесть:

ПОЧИНЩИК ОБУВИ

К. П. ХУДОНОГАЙ

А в окне мастерской висел тетрадочный лист бумаги, приклеенный к стеклу хлебным мякишем, и на листе крупно чернилами намалевано:

Здесь в починку принимают,

На заказ прекрасно шьют,

В срок работу выполняют

И недорого берут.

Сапоги, штиблеты, боты,

Туфли модные для дам,

Нет нигде прочней работы —

Это всякий скажет вам.

Так выглядел дом снаружи.

Внутри, если войти с улицы, был маленький полутемный дворик. Двор этот назывался «господский». Здесь всегда было чисто и стояла особенная чинная тишина. Даже тряпичнику тут не удавалось затянуть свое унылое «костей-тряп»: дворники тотчас же прогоняли его.

Здесь жил и