Шелестят паруса кораблей - Александр Гервасьевич Лебеденко

Головнин слышал, как на английских судах, мимо которых шла «Диана», раздавались голоса. Можно было ждать тревоги и выстрелов с адмиральского и других английских кораблей. Но выстрелов не последовало.

К ночи «Диана» была в бушевавшем океане. Крошечное суденышко, теперь уже под всеми парусами, неудержимо неслось вперед.

Команда работала без устали. Сутками Головнин и Рикорд не уходили с палубы.

— Василий Михайлович, ты уже больше суток на палубе.

— Столько же, сколько и ты, заботливая моя нянька. Кстати, лейтенант Рикорд, покуда вы не выспитесь и не придете в себя настолько, что сможете заменить меня на этой весьма ответственной вахте, мне не удастся покинуть палубу. Мы все еще близко от берега. Но я надеюсь, Барти если и учинит погоню, то будет искать нас к востоку, а не к югу от Игольной банки.

— Думаю, мы уже ускользнули от погони. Ветер и погода за нас.

— Да, худшее позади. Я решил спуститься как можно дальше к югу, дабы избежать встречи с фрегатами бывшего союзника.

— Но ведь это тысячи миль лишних! — воскликнул удивленный Рикорд. — При наших ресурсах!..

— Да. И лишние мили и малые ресурсы.

Головнин отошел к фальшборту, снял фуражку, подставил голову освежающему ветру и, словно сгоняя следы усталости, провел рукой по лицу и по спутанным волосам. Неожиданно он ощутил дрожь в коленях. Усталость....

— Индийский океан, большая дорога. — Головнин всматривался в даль. — Кого мы можем встретить в этих широтах?.. — И, повернувшись лицом к Рикорду, спросил:— Ты заметил? Мы держим на юг, а какая-то сила относит нас к востоку.

— Видимо, здесь есть течение.

— В том-то и дело. Еще немного отойдем к югу и возьмем курс на восток.

— Значит, в обход Новой Голландии?

— Совершенно верно. Иди же спать. Пусть тебе приснится недовольная физиономия Барти!

Все сближало этих, таких разных людей: в прошлом совместная учеба, теперь служба, а главное — любовь к морю, взаимное уважение. Понимали они друг друга с полуслова.

По бортам маленькой «Дианы» два гигантских океана. Где-то далеко на севере, на экваторе, — вечное лето, где-то далеко на юге — вечные льды. На границе еще не познанного скользит, подставляя паруса ветру, шлюп с шестьюдесятью русскими матросами, пораженными огромностью мира, его чудесами и красотами, китами и медузами, альбатросами и летучими рыбами.

В штиль, в спокойную волну Головнин работал у себя в каюте. Его дневник вдумчив, точен, написан хорошим русским языком.

Василий Михайлович не считал себя ни ученым, ни исследователем. И, записывая свои наблюдения, он как будто только скромно намечает — ставит вопросы перед будущими исследователями.

Но глаз Головнина наблюдателен. Его интересует все. Для него океан не только стихия, от состояния которой зависят ход и безопасность порученного ему корабля. Океан — это огромный, бурлящий жизнью и борьбой бассейн. Он обнаруживает перед путешественниками только крошечную долю кипящей в нем жизни. Поверхность его как бы разделяет два несливающихся мира — подводный и воздушный.

Под нею все таинственно и грандиозно.

Может быть, поэтому почти все моряки — философы.

По уставу Российского флота командир судна обязан был читать команде и офицерам морские законы. У большинства капитанов это сводилось к чтению уставов. Василий Михайлович ввел в практику беседы на темы мореплавания, открытий. Он охотно отвечал на вопросы матросов.

Темой его бесед на шканцах была история славных дел российского флота и важнейшие события их собственного плавания.

Маленькая «Диана» упрямо стремилась к востоку, и к концу дня Головний отмечал на большой карте число миль, оставшихся за кормой. В дни, когда дули попутные ветры, «Диана» делала в сутки по 200 верст и больше.

«Диана» ушла из Симанской бухты с более чем скромным запасом сухарей и пресной воды. Рацион команды и офицеров сокращен до предела. Головнин со всем вниманием выслушивает ежедневные рапорты судового лекаря — флегматичного, но дотошного Богдана Брандта.

Еще неизвестно, что страшнее в таких походах — буря или цинга. Разве не сдался он у мыса Горн перед чудовищным призраком цинги?

В этой части Индийского океана все способствовало тихоходной «Диане» — попутный ветер, течение, даже высокая волна. Расстояние от мыса Игольного до Ван-Дименовой земли было пройдено за пятьдесят одни сутки.

Повернув за Ван-Дименовой землей в воды Великого океана, «Диана» вступила на путь знаменитого Кука. Впрочем, еще до Кука тут прошли Вальполь и даже Кирос, побывавший здесь еще в конце семнадцатого века. Этот испанец, открывший Новогебриды, назвал их островами Святого Духа, но история мореплавания сохранила за ними название Новогебридского архипелага.

— Я думаю, — сказал Василий Михайлович, — на этом мало посещаемом архипелаге мы найдем все, что нам нужно: и воду, и продукты.

ТАНА

На маленьком каноэ он приблизился к шлюпу вплотную, приложил руку к груди и сказал:

— Гунама.

Это был первый человек тихоокеанских островов, которого Головнин и его спутники увидели после бегства из Симанской бухты.

Головнин держал в руках небольшую книжку — словарь, составленный Форстером, спутником Кука, побывавшим на острове Тана первым из европейцев. Но и без слов было ясно — Гунама предлагает свои услуги. Перо крупной птицы в волосах свидетельствовало о знатности туземца. Волосы были аккуратно убраны в мелкие пучки с расчесанными концами.

Головнин приказал спустить па воду две шлюпки с вооруженными людьми и жестом пригласил Гунаму. Гунама ловко перепрыгнул из каноэ в шлюпку, никого не задев, и со всей непосредственностью занялся разглядыванием и ощупыванием одежды и оружия матросов.

Матросы, в свою очередь, с интересом рассматривали Гунаму. Раскраска его лица и, еще больше, следы надрезов на лице и животе, сделанные «для красоты», приводили матросов в изумление. Гунама улыбался каждому, скалил крупные белые зубы, лопотал что-то непонятное. Но главное было понятно — он опять предлагает свои услуги.

Дать ему понять, что нужно экипажу шлюпа, было не так уж сложно.

На берегу русских встретила толпа вооруженных островитян. Было рискованно смешиваться с ними. Гунама помог и тут. Он что-то сказал соотечественникам, и они без колебаний снесли