Перешагни бездну - Михаил Иванович Шевердин

— Вы… вы… Сахиб, опять… Как тогда… Вы тогда бросили меня… Испугались… Бежали…

— Вы же не слушали советов. Вы, государь, не хуже других. Министры, улемы, беки, мирзы, чиновники заодно с вами… Бек — однокашник эмира, а полицмейстер — брат. Визирь — развратный и грязный — наперсник, казий — взяточник и дармоед, казикалан — сводник, торговец женским телом, начальник города — разбойник и покровитель воров. Вот она, голопузая законность. Кривляется и вертит бедрами. О законности и благоденствии пишете вы, эмир, в своем воззвании. Прошлое призываете вернуть. В Бухарском эмирате не имелось даже своего хлеба… С каким трудом удалось в двенадцатом году уговорить вас закупить в России три миллиона пудов зерна, а еще через два года еще два миллиона. Иначе все мусульмане, ваши подданные, погибли бы. Да и так сколько перемерло с голода… Многие селения сделались жилищем сов, поля поросли верблюжьей колючкой. Вы думаете, народ ничего не помнит?

— Всегда… учат плетьми… бить… заставлять работать… Принуждать… Всегда. Мой ход!

Он выбросил кости и передвинул шашку.

— Помните, — проговорил мрачно Сахиб Джелял, подбросив на ладони кости, — садовник, посадивший терновник, — не соберет винограда.

Лицо Алимхана исказилось. Все признаки говорили, что еще немного, и эмиром завладеет приступ гнева.

Но Сахибу Джелялу не оставалось другого выхода. Высокое дерево буря сильнее раскачивает. Шаш-беш! Или — или! Кости лягут счастливо, и он выиграет, или… просчет. В игре ставка — голова в хурджуне с кровью. Сахиб предпочел бы партию в шахматы, но эмир ленив мыслью. Он отдает предпочтение игре в нарды, здесь больше случайностей судьбы.

А ну, что покажут игральные кости. Ведь в игре «шаш-беш» остаются лазейки для острого ума, чего не хватало затуманенному злобой мозгу Сеида Алимхана. Кровь прилила к голове и мешала ему соображать, перед глазами встала пелена, стучало в висках, что-то душило. Смутно метались обрывки мыслей: «А он неспроста… Сахиб Джелял! Он не посмел бы так просто… За ним сила… Он — сама хитрость».

И, как часто случалось, эмир Сеид Алимхан, не сумев разобраться в чужой хитрости, перехитрил себя. Смелую неосторожную речь Сахиба он посчитал хитроумным приемом. Злость сразу же остыла. Довольно вяло он пробормотал:

— Смелые слова… Не сносить бы головы… кому-то… Раньше…

Шаш-беш! В такой партии ставка — голова. Но нельзя поворачивать с полпути. Лишь смелость и прямота могли поразить воображение эмира. Это понимал Сахиб Джелял. И он, уж теперь не церемонясь, издевался над собеседником. Шаш-беш! Болезненно громко отдавался в мозгу стук игральных костей о доски нардов. Проигрыш — никуда не денешься. Всё в крови. Лапы муллы Ибадуллы потянулись к его голове. Шаш-беш! Выигрыш! Кто — кого!

— И вы хотите прельстить воображение своих мусульман? — усмехнулся Сахиб. — Чем? Несчастьями последних лет царствования: упадком торговли, высохшими арыками, болотами, камышовыми зарослями с кабанами. Рабочего скота в эмирате оставалась десятая часть. Люди забыли вкус баранины, ходили в лохмотьях. Такой была Бухара при вас. Ваше воззвание — барабан. Грохот, а внутри пусто. Попугать захотели: «…Советы наступили на честь женщины… превратили мусульманок в проституток, заразили всех женщин и мужчин сифилисом… В результате мусульмане вымирают, теряют человеческий облик…» И лягушка квакает вразумительно, а вы пишете такое.

— А что? Не так? — уже без всякой горячности лепетал Алимхан. На него нашло обычное отупение. Всегда он молился на свое прошлое, на своих предков — мангытских эмиров. Даже после многих лет изгнания он верил в незыблемость старого порядка. Думал, что все будет по-старому, по-мангытски.

— Ваши клевреты — подхалимы, скрывают от вас истину, — продолжал Сахиб Джелял. — Теперешние мусульмане Бухары не стадо, не «райа». Они избавились от лишений, вызванных дурным управлением, получили от Советского государства землю и водные источники. Они хозяева своей жизни. Раньше плоды их трудов пожирали арбобы, беки. Теперь кончились дни тех, кто привык жать, не посеяв. Воззвания, мятежные бумажки вам не помогут. Поздно! В Гармском вилайете Советская власть отменила налог с сорока тысяч хозяйств. В Кулябском государство сняло с дехкан двести тысяч налога да еще дало кредит в шестьдесят миллионов! Добро не стареет. Если завтра в Куляб ворвется Ибрагим и начнет мечом «славить» ваше высочество и ислам, кулябцы не скажут ему «ассалам алейкум». Сами возьмутся за оружие. Не позволяйте себя обманывать. Ваши лазутчики торгуют словами. Подхалимничают. Медовый дождь над сахарным айваном. Льстят.

— Что делать?.. Что делать?

Эмир вскочил и заметался. Он спрыгнул с возвышения. Носком ичига поддел, словно мячик, трупик птицы и ловким ударом перекинул ее через дувал.

— А-а! — закричал эмир. — Змею отогреваю на груди… А вы, Сахиб, что вы попрекаете меня?.. Несете злополучные вести… Зачем?.. Зачем сеете сомнения и безнадежность.

Швырнув с треском на доску игральные кости, Сахиб Джелял резко заметил:

— А я не скрываю свои мысли, ваше высочество. Бухара не желает принять вас. Народ не хочет вас. Отмените джихад! Вы богаты, спокойны, благодушны. Зачем вам война? Она безнадежна.

— Жду светлого дня мести, — хныкал эмир. — Мне часто снится… каждую ночь… караван… В носах верблюдов… белых… золотые палочки… Десять лет жду… Кровь, муки врагов… Уничтожить!.. Разгромить!.. Вы, Сахиб, можете… Вы владеете секретом «ят» — колдовства от предков, заговором, вызывавшим дождь. Помогите, Сахиб, стереть с земли… Страшно отомстить!.. Надо душить!.. Убивать!.. Растоптать города в пыль… лишить людей огня и воды… — захлебывался он словами. От лености мысли он не следил за своей речью. — Убивать… истреблять без жалости… джихад… месть… бог ислама «эль мунтаккам» — отмщающий… Месть за все: за то, что восстали, за то, что подняли руку на меня… за то, что заставили дрожать за жизнь, бежать на чужбину… Месть! Аллах наш «эль муит» — умерщвляющий. Одно из девяноста девяти свойств всевышнего… Пусть убивают!..

— Но джихад разорит страну! Погубит тысячи безвинных! Джихад принесет голод, нищету, гибель народу. Подорвет благосостояние страны на десятки лет. Зачем вам джихад? Всё равно кончится поражением.

— Навсегда запомнят… надо убить сотни тысяч… миллион!.. Урок поколениям!

Едва сдерживая брезгливость, Сахиб Джелял напомнил:

— Но у аллаха много добрых имен: милостивый, милосердный, дающий мир…

— Э, Сахиб… Вы считаете себя умным… и верите во всяких аллахов, богов… Мы учились многому, а теперь пожинаем жатву неверия. Аллах — простому народу… невеждам… черни… Мы сами себе аллах… Нас оскорбили, унизили… Пусть поберегутся наглецы. Теперь мы сила. Нам поможет Англия…

— Англичане — дельцы. Даром они помогать не будут.

До сих пор Алимхан был сравнительно спокоен. Но при одном напоминании, что англичане смеют