Черные ножи 4 - Игорь Александрович Шенгальц

И теперь я стал одним из них, по крайней мере, формально. Вот же влип! Честное слово, мне гораздо проще было продолжать тяжело работать, недоедать, но… быть как все. И если бы не жесткий приказ Зотова, я бы точно отказался, а дальше — будь, что будет. Но ослушаться прямого приказа командира я не смог, хоть и понимал, что отныне мне придется еще хуже, чем было до того. Да, кормить будут от пуза, оденут тепло, но и взамен потребует то, чего, скорее всего, я дать не смогу.

Эх, командир, подставил ты меня крепко! Я — не разведчик, не шпион, не Штирлиц. Это они были такими — со стальными канатами нервов, с терпением и выдержкой умелых охотников, с умением отрешиться от происходящего. Я же — обычный человек, солдат. Мое место на фронте, но снова и снова судьба выписывает повороты, бросая меня в очередные неприятности.

В бараке было накурено так, что дышать было тяжело. У нас курить запрещали, но у капо имелись немыслимые для прочих послабления. За столом несколько человек с сытыми, лоснящимися мордами играли в карты. В углу на стуле стоял патефон и крутилась пластинка Лале Андерсон с еще довоенной веселой песенкой. Рядом стояла ваза с живыми цветами. На окнах висели настоящие шторы. Но главное, здесь топили печь, и внутри было тепло, даже жарко.

— Шведов? Чего замер? Проходи, вон твое место, — по-немецки обратился ко мне тот самый капо, только что говоривший с солдатом, и указал мне на одно из пустых мест на нижнем ярусе нар. В его речи чувствовался некий особый говор. Может, саксонец или баварец? Их диалекты сложно разобрать. На груди у него, как и у всех здесь присутствующих, был нашит шестиугольник, в котором было вписано латиницей: «KAPO».

Я безучастно прошел и опустился на постель на нижнем ярусе нар. Кто здесь жил до меня? Осипов? Возможно. Значит, я унаследовал его койку. Противно.

— Завтра тебе выдадут чистую простыню, а пока придется спать на этой, — пояснил капо. Был он высок, широк в плечах, а физиономия его казалась обманчиво добродушной, даже слегка мальчишеской, но я знал, что здесь не держат добрячков, а исключительно садистов и убийц, так что нисколько не повелся на его внешний вид. Он посмотрел на меня и добавил: — Если будут вопросы, обращайся ко мне. Помогу! Моя фамилия Виндек.

Он протянул мне руку, но я это предвидел и, отвернув голову в сторону, сделал вид, что не заметил жеста. Виндек постоял немного и убрал руку.

Разумеется, раздеваться я не стал, несмотря на жару в бараке, лишь скинул куртку, оставшись в старой робе и нательном белье. Лег поверх одеяла, предварительно перевернув подушку. Было гадко пользоваться вещами Осипова, но не ложиться же спать на полу.

Отвернувшись к стене, я попытался проанализировать сегодняшний день. Событий произошло много, и мой статус кардинально поменялся. Завтра те люди, которые прежде здоровались со мной, будут плевать мне в спину и проклинать, пусть беззвучно, но яростно, от всей души, и я-то прекрасно пойму, что у них на уме.

Микропленку я держал при себе на теле, надеясь, что обыскивать меня не будут. Погорячился Зотов, и генерал переоценил мои возможности. Капо — те же заключенные, пусть и с большими правами, чем прочие, но главное — они не имеют право покидать лагерь. Как я попаду в Берлин? И даже если это случится, меня не оставят одного, не дадут свободно гулять по городу, да и первый же патруль арестует меня.

Нет, зря подпольщики выбрали меня на эту задачу. Лучше бы все же уговорили заводского инженера, у того явно свобода передвижений на несколько порядков выше, чем у меня. Да и не трус он, раз сумел сделать снимки секретных документов и чертежей.

Я и сам не заметил, как уснул, а проснулся оттого, что Виндек похлопал меня по плечу.

— Вставай, Шведов, уже утро!..

За все время, проведенное в лагере, я впервые умылся теплой водой. Оказывается, это такое блаженство. И кусок мыла мне выделили приличного размера, зубной порошок и даже бритву. Вот только щетки не нашлось, но не беда, насыпал порошок на указательный палец и тщательно натер зубы. Потом намылил лицо и побрился, избавляясь от густой щетины.

Я и так выглядел старше своих лет, а лагерная жизнь прибавила мне возраст еще больше. Кто бы сейчас опознал во мне семнадцатилетнего паренька, который еще совсем недавно читал фантастику и мечтал сбежать на фронт, чтобы помогать своей родине…

Тот мальчишка исчез, а вместо него появился совсем иной человек: потрепанный жизнью, терявший друзей, прошедший ад, но верящий, что рано или поздно все закончится хорошо — потому что он знал это точно.

Капо, негромко поругиваясь вслух, собирались на службу. На меня никто внимания не обращал, да и с чего бы? Таких «добровольных работников» на весь лагерь было много — примерно каждый десятый служил немцам за малые дополнительные блага и надежду на освобождение.

Когда я вернулся к постели, поверх нее уже стопкой лежала одежда.

— Пользуйся! Потом на складе подберем что-то лучше, — щедрой рукой обвел вещи Виндек.

Сам он уже оделся, был чисто выбрит и даже пах хорошим одеколоном, да и выглядел щегольски: сапоги, брюки, рубашка. И двубортное пальто с меховым воротником. На голове — кепи. Вот только нашивка «Капо» на груди портила все впечатление.

Я спорить не стал и переоделся. Штаны из плотного материала, простая серая рубаха, легкая безрукавка и куртка, сапоги, кожаный ремень, шапка. Вещи не новые, но чистые. И тоже нашивка, показывающая всем, кто я теперь есть.

Оглядев меня, Виндек довольно хмыкнул и вытащил из-за пояса дубинку — копию той, что была у фон Рейсса.

— Это тоже тебе, Шведов. Хорошая вещь, может голову раскроить с одного удара. Проверено!

Он стукнул дубинкой себе по ладони, звук получился глухой и плотный.

Я едва сдержался, чтобы не дать ему в морду. Наверное, что-то промелькнуло на моем лице, потому что Виндек внезапно сделал шаг назад и настороженно замер, так и не отдав мне дубинку.

Поборов свои эмоции, я симпровизировал:

— Ненавижу их всех, коммунистов клятых! Такую страну погубили!

Виндек поверил, успокоился и кивнул:

— Да, Российская Империя была великой нацией! Если бы не краснопузые, погубившие лучших людей, вы