На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

– Ах, какие мотыльки! Посмотри, Ада, вон на лопушник садятся!

Адель мельком взглянула на мотыльков.

– А вон птичка. Ада, сама зелененькая, носик желтенький!

– К павильону! – обратилась Адель к кучеру, заметив, что тот, доехав до обычного пункта, начал, было, поворачивать лошадей.

– Не далеко ли, Адочка?

– Чем дальше, тем лучше! – буркнула Адочка. – Я бы, пожалуй, совсем отсюда уехала, если бы…

Она не договорила и обратила теперь все свое внимание на группу всадников, рысью взбиравшихся на гору по извилистой тропинке, ведущей к какому-то строению, совершенно скрытому с этой стороны массой самой разнообразной зелени.

– Какой вид прекрасный! Павел, остановись; мы будем любоваться отсюда закатом солнца! – распорядилась Фридерика Казимировна.

Коляска остановилась.

Один из всадников, вероятно, слышавший последние слова madame Брозе, задержал свою лошадь, повернул ее кругом почти на одних задних ногах и лихо подскакал к экипажу.

– Прежде всего, – начал всадник, приложив руку к козырьку своей белой фуражки, – я прошу тысячу извинений, что, не имея чести и удовольствия быть знакомым с вами, позволил себе заговорить…

– Какой урод! Терпеть не могу этих белобрысых! – шептала Фридерика Казимировна.

– Барон Шнельклепс, а те – мои товарищи-стрелки; мы прогуливаемся по окрестности; вы, если не ошибаюсь, тоже? Вы, сударыня, изволили заметить, что вид хорош, он даже более чем хорош, но оттуда, с высоты окон этого павильона, вид открывается еще лучше, и если вам угодно присоединить вашу прогулку к нашей…

– Благодарю вас! – церемонно раскланялась madame Брозе. – Павел, поезжай домой!

– Ну, мама, пойдем наверх, в тот павильон! – решила совершенно иначе Адель.

– Но, Ада, эти господа совершенно нам незнакомы… и притом…

– Наш мундир, сударыня… – обиделся, было, барон и, заметив, что девушка хотела, было, выйти из коляски, поспешил заявить, что к павильону можно проехать даже в экипаже.

– За мной! – скомандовал он кучеру.

Коляска свернула за всадником и начала подниматься. Остальные члены кавалькады встретили дам в самых почтительных позах у входа.

Это все были офицеры вновь прибывшего стрелкового батальона. Они в настоящую минуту знакомились с окрестностями нового города и собирались немного покутить. У каждого в седельной кобуре было по бутылке местного красного вина и по куску швейцарского сыра.

– Скромно и благородно! – говорил рыжеватый подпоручик, помогая дамам выходить из коляски.

Грустное настроение Адели начало мало-помалу проходить; Фридерика Казимировна нашла, что формы барона Шнельклепса весьма недурно обрисовываются из-под кителя в обтяжку, и если бы только не эти льняные волосы… Поручик первый открыл превосходное эхо в овраге, особенно если кричать в окно из большой комнаты. Тотчас же началась проверка этого открытия.

– Ада, Ада… смотри, это он! – вскрикнула на всю избу Фридерика Казимировна и, не обращая ни на что внимания, забыв даже формы барона, ринулась к подъезду навстречу поднимавшемуся, запинавшемуся, красному как рак, Ледоколову.

– Какими судьбами? – дружески произнесла Адель и протянула прибывшему обе свои руки.

– Адель Александровна, какая встреча! Здесь!.. Да ведь я чуть не умер без вас. Как я рад, как я рад! – целовал Ледоколов протянутые руки.

– А здесь, вы думаете, не вспоминали о вас? – томно пропела madame Брозе.

Расчеты господ офицеров на дамское общество не сбылись. Адель грациозно кивнула им головкой и под руку с Ледоколовым начала спускаться к коляске; Фридерика Казимировна поспешила за ними.

Офицеры переглянулись между собой, посмотрели свысока на Ледоколова, а это было так удобно, принимая в расчет местоположение, и занялись своими съестными припасами.

Дамы усадили Ледоколова между собой. Почтовая повозка поплелась за коляской.

Если б Ледоколов не был в таком лихорадочном, восторженном состоянии, он, вероятно, заметил бы то полное спокойствие, с которым относилась к нему его красавица-соседка с правой стороны, а несколько дружески сказанных слов и легкое пожатие руки окончательно сбили его с толку.

Фридерика Казимировна млела, кисла и не без тоскливой ревности посматривала на дочь; особенно смущало ее колено Ледоколова: «зачем оно так близко?»

– Да вы двигайтесь больше сюда: здесь еще так много места! – дергала она своего соседа за рукав его парусиновой рубахи…

– Вам надо сесть в вашу повозку: мы сейчас въезжаем в город! – прервала Адель интересный рассказ о том, «как в горах скучно, дико, какая тоска грызла его, и даже пребольно; и что если бы только не надежда…»

– Так вы к нам завтра? – спросила она.

– Завтра утром, как только возможно рано; прямо из штаба!

– Я постараюсь, чтоб вас приняли… Мама, m-r Ледоколов протягивает тебе руку… Мама, да что ты так задумалась?

– Подождите, минуту подождите… – заторопилась Фридерика Казимировна. – В моей голове созревает план. Зайдите с этой стороны: мне надо вам сказать…

– Мне? – удивился Ледоколов и забежал с другой стороны экипажа.

– Нет, не могу, не могу… У меня не хватает решимости. Я лучше вам напишу…

Фридерика Казимировна вытащила записную книжечку и принялась что-то поспешно царапать карандашиком. Ледоколов терпеливо ждал; Адель готова была расхохотаться.

– Возьмите, но прочтите только тогда, когда мы успеем подальше отъехать! – сунула madame Брозе бумажку в руку Ледоколова. – До свиданья!

– До свиданья!

– Пошел!

Гремя полудюжиной бубенчиков и расколотым колокольчиком, вся окруженная облаками пыли, вынеслась из-за поворота почтовая тройка, обогнала коляску и приближалась уже к остаткам триумфальной арки. Проезжий приподнялся в своем тарантасе, изумленными глазами посмотрел на дам, потом на Ледоколова, приподнял фуражку, хотел, было, остановиться, но, вероятно, раздумал и понесся дальше.

– Катушкин! – вскрикнули разом обе дамы.

– Мама, ведь ты говорила… – начала, было, Адель.

– Ах, как у меня бьется сердце! Ах, как бьется! – волновалась madame Брозе.

– Что это ты написала Ледоколову?

– Не спрашивай… это решается моя участь… в этих строках… Ада, милая моя, ты ведь все уже знаешь! Ты молода, перед тобой еще так много, а для меня ведь это может быть уж последнее! – истерически зарыдала Фридерика Казимировна. – Не отнимай его у меня, Ада, не отнимай! – всхлипывала она, пытаясь удержать душившие ее рыдания. – Ты, Павел, не говори никому то, что видел, никому… я тебе пять рублей дам за это…

– Благодарю покорно… не наше дело; я вот, ежели что, насчет сбруи или там… Вправо держи там!.. Долгушка!

– Я думала, было, что это так, ничего; но теперь, когда увидала его после такой долгой разлуки, Боже! Я не знаю, что со мной делается!

– Эк тебя! Да успокойся, мама. Да ну, полно! Смотри, вон сюда глядят, пальцами показывают!

– Дай флакон!

Коляска плавно покатилась по городским улицам.

Ледоколов быстро развернул полученную бумажку, пробежал ее и обомлел; пробежал еще раз и покраснел до самого ворота рубахи. Он, казалось,