Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - Виталий Шипаков

Княжич сразу же признал последнюю обитель Лебедя. Подцепив ногой чурбак, он приоткрыл отдушину, в которой прятал Аришку с Андрейкой.

– Прикрой, не лето, чай, – попросил Сергей, ежась от подувшего в дыру холодного, сквозного ветра. Иван покорно водрузил чурбак на место и потянул Татарина за повод.

– Входи, тут твой приятель раньше жил, ты, тварь упрямая, хвоста его не стоишь.

Конь недовольно фыркнул, гордо вскинув голову, словно хотел сказать:

– Еще большой вопрос, кто чего стоит. Я, вон, двух хозяев пережил, под тобою, оглашенным, третий год хожу и ничего, живой покуда.

– Ишь, какой смышленый, прям, как человек, – с восторгом вымолвил стрелец.

– Смышленый, – согласился Княжич. – Только шибко хитрый, кабы не был памятью о жене, тебе бы его отдал. Ты вот что, брат, ступай-ка по своим делам, а я коней постерегу.

– Понимаю, один побыть желаешь, – кивнул Сергей. – Боюсь вот только, атаманша осерчает, что я наказ ее нарушил.

– Не боись, не осерчает, теперь я на вас сердиться буду, а может, и не буду, если не заслужите, – пообещал Иван верному сподвижнику Арины и напоследок вопросил: – Так, говоришь, по моей милости в разбойники попал:

– При чем тут ты, – бойко возразил Серега. – Каждый сам своей судьбы хозяин. Мог бы и вступиться за начальство, теперь в десятниках ходил бы, а не скитался по лесам.

– Отчего ж не заступился, убоялся али совесть не дозволила? – усмехнулся Ванька.

– Всего, наверно, помаленьку. Вообще-то по одной причине редко что бывает, гораздо чаще переплетение страстей по жизни нас ведет, – глубокомысленно изрек стрелец.

– Да ты мудрец, как погляжу, – вновь улыбнулся Княжич.

– Какой с меня мудрец, коль даже грамоты не знаю, я всего лишь не дурак, через то и маюсь, сам же знаешь, дуракам-то легче жить, – задорно заявил разбойничек, направляясь к выходу.

«Славный малый, с Никитой Лысым чем-то схож», – подумал атаман, глядя ему вслед.

18

Оставшись в одиночестве, – Княжич начал обустраиваться на ночлег. Ни разжигать огонь, ни бегать по воду на сей раз не понадобилось. Печь полыхала жарким пламенем, возле нее лежала поленница березовых дровишек, а чуть поодаль стояла огромадная бочка, до краев наполненная водой. Хотя чему тут удивляться, дочь кузнеца всегда была рачительной хозяйкой, на которой держался весь княжеский терем. Ивану сразу вспомнилась Еленка с ее милой безалаберностью, и жуткая тоска сдавила сердце. Еле сдерживаясь, чтоб не разрыдаться, он уселся возле очага. Пред затуманенным слезою взором атамана поочередно представали срывающий одежды с полонянки великан-татарин; волны серебристо-пепельных волос еще неведомой ему девицы; обворожительная нагота и синие, бездонные глаза красавицы-шляхтянки; по-детски милый лик княгини Новосильцевой, закутанной в пуховый беленький платочек и столпившиеся у края крыши черные, как вороны, царские кромешники. В памяти воскресло все, что было связано с Еленой. Воспоминания не вызывали радости, скорей, тоскливую печаль, но ведь любовь и есть не что иное, как сладкое томление души.

Так и сидел Иван, неотрывно глядя на огонь, покуда не услышал торопливые шаги и взволнованный Аришкин голос:

– Вот ты где. Я ищу его, с ног сбилась, а он в конюшне спрятался, как бедный родственник. Вставай, пойдем.

– Куда идти, и так уже дошел, дальше некуда, – еле слышно прошептал Иван, не отрывая взгляда от огня.

– Наверх, в покои княжеские. Сам же объявил, мол, я теперь хозяин, так что поднимайся, нечего людей смешить, – возмутилась атаманша.

Княжич наконец-то оглянулся, и кузнецова дочь явилась перед ним в совсем ином обличии. Вместо стальной брони теперь на ней была лишь длинная белая сорочка да накинутый на плечи полушубок. Коса льняных волос лежала на груди и ниспадала до колен, а в больших зеленых девичьих глазах застыло тревожное ожидание. Атаман невольно поразился тому, с какою легкостью грозная разбойница превратилась в милую, истинно русскую красавицу.

– Ну что ж, пойдем, – согласился Ванька, хотя в мыслях был по-прежнему с Еленой. При виде поднимающейся по лестнице девицы, ее стройных, обутых в красные сапожки ног ему почудилось, что это вовсе не Арина. Вот сейчас она поднимется наверх, обернется и он увидит синие Еленкины глаза, прощальный взмах ее тонкой руки. Сердце снова сжалось, но уже не от тоски, от самой настоящей боли, да так, что Княжич тихо застонал и ухватился за перила.

– Что с тобой? – озабоченно спросила Аришка.

– Да ничего, просто ногу подвернул, – соврал Иван.

– Поосторожней будь, ты не первый, кто на лестнице на этой спотыкается, – усмехнулась девушка. Улыбка, правда, получилась невеселой, какой-то вымученной.

«Наверно, вспомнила, как сраный нелюдь тут над нею изгалялся», – подумал атаман.

Несколько минут они стояли молча, отрешенно глядя друг на друга. Каждому виделось свое: Княжичу – прекрасный лик любимой, Ирине – мерзкая, слюнявая харя душегуба. Аришка первой одолела наваждение. Встрепенувшись, словно перепуганная птица, она строго приказала:

– Идем отсюда поскорей, а то с ума свихнемся от наших радостных воспоминаний.

Иван не стал перечить, шагая вслед за нею, он спросил:

– Как там дети?

– Ничего, я их спать недавно уложила. Поначалу, правда, чуть не подрались. Катерина хоть и младше, но уж шибко боевая. Пришлось мирить да разъяснять, что они брат с сестрой. Не беспокойся, теперь будут душа в душу жить.

– Так говоришь, как будто они что-то понимают, – усомнился Ванька.

– Конечно, понимают, и не меньше нашего, а вот кривить душой еще не научились, – заверила Аришка и, тяжело вздохнув, печально заключила: – Человек взрослея лучше не становится. Умнеет – это верно, только, что такое мудрость, всего лишь навык ловчить да изворачиваться.

Иван с немалым интересом посмотрел на девушку, которая не переставала изумлять его и с каждым разом все больше и больше.

«Ну про тебя-то этого не скажешь, тебе прошедшие четыре года явно впрок пошли, из заморыша-девчонки вон в какую кралю превратилась. Прав Серега, на такую только посмотреть уже большое счастье», – подумал он и покраснел, поймав себя на мысли, что Аришка, ставшая Ириной, влечет его как женщина.

19

Покои атаманши поразили Княжича своею роскошью. Однако, присмотревшись, он без труда уразумел, что все это досталось ей в наследство от Еленки. Арина всегонавсего лишь уничтожила следы погрома, учиненного когда-то царскими кромешниками.

Глянув на пуховую перину, покрывавшую широкую постель, Ванька загрустил от вновь нахлынувших воспоминаний. «Та самая, которую мы вместе на торжище покупали, покойничек Никита тогда еще над нами насмехался», – припомнил атаман, а вслух спросил:

– Ну рассказывай, как тебя, такую молодую да красивую, разбойнички начальницей признали.