Капитан Памфил - Александр Дюма

— Никаких льгот в обход закона. Все только по старшинству. Пусть прибыль от этого дела достанется самым заслуженным. Идите, ребята.

Два муниципальных гвардейца подошли к Тому, набросили ему на шею веревку и для большей надежности три раза обернули ее вокруг морды. Том не оказал ни малейшего сопротивления: удары прикладом сделали его на редкость сговорчивым. Отойдя от Одеона шагов на сорок, один из гвардейцев предложил:

— Вот что: погода сейчас отличная, может быть, не будем нанимать фиакр, пусть этот гражданин прогуляется.

— А мы получим по пятьдесят су вместо тридцати.

— Принято единогласно.

Через полчаса они стучали в дверь дома № 109. С третьего раза им отворила не совсем проснувшаяся привратница.

— Смотрите, мамаша-резвушка, — обратился к ней гвардеец, — вот один из ваших жильцов. Признаете ли вы, что это частное лицо принадлежит к вашему зверинцу?

— Еще бы, — ответила привратница, — это медведь господина Декана.

В тот же день Одри принесли домой счет за пирожные на сумму семь франков пятьдесят сантимов. Но министр Шахабахама I легко доказал свое алиби: он дежурил в Тюильри.

Что касается Тома, с тех пор он испытывал беспредельный страх перед достойным уважения войском, которое наградило его ударами приклада по спине и заставило идти пешком, хотя он заплатил за фиакр.

Поэтому читатель не удивится, узнав, что при виде показавшегося в дверях гостиной муниципального гвардейца Том немедленно отступил в самую глубину сада. Ничто так не прибавляет человеку храбрости, как зрелище бегущего врага. Впрочем, как мы и говорили, этот муниципальный гвардеец был не лишен смелости, и он погнался за Томом; медведь, прижатый к стене, попытался было на нее влезть, но после двух или трех попыток увидел, что на это рассчитывать нечего, встал на задние лапы и приготовился обороняться, применив в этих обстоятельствах приемы бокса, преподанные ему его другом Фо.

Гвардеец тоже не зевал и напал на противника по всем правилам искусства. После третьего выпада он сделал финт головой и нанес удар ногой; Тому удалось отразить его по второй позиции. Гвардеец угрожал Тому прямым ударом; Том снова перешел к защите, перехватил оружие и, вцепившись изо всех сил лапой в гарду сабли врага, так резко дернул его за руку, что вывихнул ему запястье. Гвардеец выронил саблю и оказался во власти противника.

К счастью для последнего и к несчастью для Тома, в эту минуту подоспел комиссар; увидев в происходящем акт неповиновения вооруженным силам, он вытащил из кармана шарф, трижды обмотал его вокруг своего живота и, почувствовав себя под защитой, приказал капралу с девятью солдатами спуститься в сад и готовиться к бою, а сам остался на крыльце командовать.

Том, озабоченный этими приготовлениями, позволил муниципальному гвардейцу удалиться (при этом тот поддерживал свою правую руку левой); сам же он остался неподвижно стоять у стены.

Начался допрос. Том обвинялся в ночном проникновении со взломом в жилой дом и в совершении покушения на убийство должностного лица — покушения, не удавшегося по причинам, не зависевшим от воли преступника; будучи не в состоянии представить свидетелей защиты, он был приговорен к смертной казни, вследствие чего капралу было предложено привести приговор в исполнение, и тот отдал приказ солдатам зарядить ружья.

В толпе, явившейся следом за патрульными, воцарилось глубокое безмолвие, нарушаемое лишь голосом капрала: он командовал расстрелом и последовательно руководил его ходом, считая до двенадцати. Все же после команды «целься» он счел своим долгом в последний раз оглянуться на комиссара, и тогда среди присутствующих послышался сочувственный шепот, но комиссар полиции, которого побеспокоили во время завтрака, был непреклонен и в знак подтверждения приказа поднял руку.

— Пли! — скомандовал капрал.

Солдаты повиновались, и несчастный Том, простреленный восемью пулями, упал замертво.

В это время Александр Декан вернулся домой с письмом от г-на Кювье: он открывал перед Томом двери Ботанического сада и обещал ему жизнь более долгую, чем у Мартена.