Французская тропа - Вальдемар Лысяк

появился в столице в ночь с 18 на 19 декабря и поселился в Замке[19]. Сопровождающий его "министр иностранных интересов", Великий Камергер двора, герцог Беневента Талейран в качестве жилища выбрал для себя расположенный поблизости дворец Темпера (на Медовой улице), и именно здесь дал 17 января 1807 года знаменитый бал-карнавал, на котором начался роман между Наполеоном и Валевской[20]. К этому времени роман герцога Беневента был на полном ходу, вызывая язвительные замечания относительно связи двух постаревших калек. Ему было тогда пятьдесят три года, он ходил с тростью, поскольку хромал; ей же было сорок семь, и у нее был стеклянный глаз.

В Варшаве практически каждый из прибывших сюда высших лиц Империи нашел себе даму сердца из высших же сфер. Один из этих союзов закончился браком (генерал Моран и панна Парис). Один добрался до романов, энциклопедий, школьных учебников, до кино и телевидения (Наполеон и Валевская). Только никакой из них и все вместе не могут сравниться с союзом "Т-Т", поскольку в нем сошлись не меч и кудель, но интеллект с интеллектом, цинизм с цинизмом, никчемность с никчемностью, увечье с увечьем – создав истинный раритет.

Талейран терпеть не мог делить ложе с глупостью, поскольку, как и Уайльд, считал глупость величайшим из грехов – она была ему противна, как некоторым противна грязь, запах лука или гомосексуализм. В 1798 года Талейрана "поженили" на красивейшей идиотке Франции (его заставил сделать это находящийся в состоянии черного юмора Наполеон), и с той поры он остерегался милых "курочек". Он не искал в женщинах олимпийского интеллекта, поскольку не верил в его существование, но своеобразного "умишка", в котором есть оборотистость, наблюдательность, интуиция и кое-какие инициативы. Он искал женщин, обладавших способностью к любви и интриге, словом – всесторонне полезных ему. Именно он сформулировал девиз: "faire marcher les femmes"[21]. В Варшаве для него действовала графиня Тышкевич, сестра восходящей звезды возрождающейся Польши – именно потому он ее и выбрал.

Почему она выбрала его? По той же самой причине, по которой его выбирали все, кого он сам пожелал. Наполеон несколько раз в жизни получал в амурных делах от ворот поворот; но нам не известно ни одного случая, чтобы хоть какая-нибудь женщина отказала Талей рану. Тайной его успеха был специфичный, намного эффективнее порабощающий женские сердца, чем совершенство мужских черт вид красоты, которую образовало очень редкое соединение в одном человеке семи волнующих и притягательных свойств: увечья, славы, власти, богатства, цинизма, хищнической амбициозности и режущего словно бритва интеллекта. От такого демонического коктейля отказаться было просто невозможно.

Не любили его с самого детства. Мать, которой сын мешал танцевать по жизни, отдала его на воспитание кормилице, та же однажды посадила его на высоком комоде и, совершенно забыв о нем, ушла из дому. Тот упал, размозжил правую ногу и уже навсегда остался калекой – на каждом шагу заставляя тело оставаться в равновесии. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, его отдали, вопреки его желаниям, в духовную семинарию. Одинокий, возненавиденный семьей, никому не нужный, подвергаемый издевкам соучеников, с вечным комплексом хрома – он понял, что все его окружающие, это конкуренты, имеющие фору от проклятой судьбы, не знающая жалости волчья стая, которую он сможет победить лишь тогда, если сумеет вскарабкаться на более высокую по сравнению с ними ступень ума и беспринципности.

Точно так же рано он понял, что интеллект и увечье сильно влияют на женщин – одно им импонирует, а второе возбуждает инстинкт опеки, и он решил воспользоваться любовницами для ускорения собственной карьеры. В этом его ждал небывалый успех, в результате которого уже в двадцать один год он получил должность приора в Реймсе, а в тридцать три король именовал его епископом церковного округа в Отен. Но переломным для Талейрана стало не одно из этих назначений, но 1778 год. Именно тогда произошло нечто, на что его биографы не обратили внимания или попросту пропустили, но что принципиальным образом определило дальнейшую шлифовку его интеллекта. Встреча с 84-летним Вольтером, во время которой нашего героя ошеломил тон и стиль творца Кандида, чудесная легкость заключения огромной мудрости или любопытной глупости в несравненных "bon-mots"[22], в лапидарных фразах, в которых издевка соревновалась с точностью. Он понял, что по сравнению с этим человеком сам он нищий, ибо мудрость, которую нельзя продать в эффектной упаковке немногочисленных слов, становится товаром, гниющим на складе и не обращающим на себя никакого внимания. Он встал перед алтарем, перед которым обязана когда-нибудь встать любая интеллектуальная гордыня, как и всякая сила когда-нибудь должна встретиться с большей силой, заставляющей покорно подчиниться. Известный психологам феномен "интеллектуального столкновения". Талей ран давно уже выбросил скромность на свалку, но теперь до него дошло, что гордыня столь же бессмысленна – она приводит к разочарованию.

Это его открытие было очень точным. Гордыня – как и скромность – мешает. Вместо нее лучше обладать холодным осознанием собственного интеллектуального уровня и знаний, но такого осознания чрезвычайно сложно достичь, особенно, в молодости. Годами ты напихиваешься уверенностью в собственной мудрости, наслаждаешься умением самостоятельной оценки явлений и способностью делать выводы, возносишься над морем склонных к плагиату интеллектом, обожая свою гордую отстраненность. Но тут приходит день, даты которого и точного времени ты никогда не запомнишь, и ты встречаешь человека – это может быть поэт или простой железнодорожник – и до тебя доходит ничтожность всех твоих знаний и ума, и тогда тебе делается стыдно, и ты пугаешься того, что никогда уже ничего не нагонишь. И все твои павлиньи перья линяют. Но помни – догонять его, уровень этого человека, ты обязан, догоняй его, не останавливайся, и ты достигнешь то же самое на пути, даже если тебе и не удастся дойти столь далеко, как он. Здесь важна не цель, но стремление к ней, которое, воистину, является всем, что стоит делать в жизни. Не совершенство – оно было бы скучным, как сотворение скульптуры яйца – но гонка за ним, чудесное одиночество бегуна на длинные дистанции[23].

В течение всей жизни, столь же долгой (восемьдесят четыре года), Талей ран догонял Вольтера, его тон и стиль, и добежал он весьма далеко. Словом он оперировал столь же искусно, как великий пианист клавиатурой. Слова – они словно деньги, стираются, девальвируют, их подделывают, но самые большие неприятности начинаются тогда, когда их нет. У Талейрана всегда в распоряжении находилось нужное слово в нужный