Последняя из амазонок - Стивен Прессфилд

Наконец всё было готово. Вытребовав и получив коня, щит и копьё, Европа первой бросилась на прорыв, и наш отряд, следуя за ней, пробился к побережью, к позициям наших товарищей, охранявших корабли. Правда, трое из них, захватив лодку, уже пустились в самостоятельное плавание, надеясь добраться до дому. Болотные люди отступили, и остальные афиняне поспешно взошли на суда.

И снова отец потребовал, чтобы мы с Европой приготовились к отправке домой. И Европа вновь отказалась повиноваться.

— Моё дитя, тебе всего лишь четырнадцать! Ещё шесть месяцев — и ты станешь невестой.

— Никогда!

Обступившие сестру воины дивились её неслыханному безрассудству. И первым среди них был царевич Аттик, наречённый жених, которого она теперь публично отвергла.

— Ты пытаешься заткнуть мне рот, отец, опасаясь, что мой будущий муж, услышав столь дерзкие речи, не захочет взять меня в жёны! — не унималась Европа. — Но разве ты спрашивал меня, нужен ли мне муж и пойду ли я замуж? Так вот, мой ответ: нет! Ни один мужчина не будет властвовать надо мной.

— Прежде всего над тобой властвую я! — вскричал отец и занёс руку, чтобы отвесить ей оплеуху.

Но тут на его пути встал царевич Аттик. Европа шмыгнула ему за спину, выглядывая оттуда, как разъярённая кошка, готовая, если потребуется, царапаться и кусаться.

Отец в изумлении отступил.

— Клянусь богами, — пробормотал он, обводя единым жестом и меня, и сестру, — что за парочку адских кошек я породил?

Аттик прекратил этот разговор, сменив тему. По его словам выходило, что пока не может быть и речи о возвращении в Афины всего нашего отряда или какой-либо его части. Ибо возвращение означало бы, что кровь пролилась напрасно и хорошие люди погибли зря. Весть о нашем поражении наверняка донесут до дома трое дезертиров и представят всё случившееся в выгодном для них свете. Что же до него самого, то Аттик предпочитает смерть бесчестию.

— Я никогда не предстану перед своими отцом и матерью или перед родителями павших с вестью о позорном провале, — заявил Аттик, после чего обратился к Европе: — Ты последовала сюда за амазонкой Селеной?

— Да.

— Ты хотела присоединиться к ней?

— Да.

— И убежать с нею в Дикие Земли?

— Да.

— Но Селена отказала тебе, не так ли? Она не захотела иметь с тобой дела. Обозвала девчонкой и велела убираться домой.

Выражение лица Европы не позволяло ошибиться: именно так всё и случилось.

— Ты ненавидишь её за это. Ты ненавидишь Селену.

Моя сестра промолчала. Но эти слова и не были вопросом.

— Ты знаешь, куда она отправилась. Тебе надлежит последовать за ней и делом доказать, что, сочтя тебя ребёнком, она жестоко ошиблась.

Аттик выпрямился перед Европой.

— Поэтому, о, дева, я обращаюсь к тебе с предложением. Свяжи свою судьбу с нами. Направляй и наставляй нас, а мы будем следовать твоим указаниям.

— Аттик! — воскликнул, протестуя, отец. — Как ты можешь говорить такое девушке, ещё ребёнку...

— Я вижу перед собой не ребёнка, а женщину, Элиас, — оборвал его царевич. — И ничуть не стыжусь высказать то, что лежит на сердце у каждого из нас. Мы столкнулись с Селеной, преисполненной духа женщин-воительниц, и дух этот наполнил нас ужасом. Но дева, стоящая перед нами, твоя дочь, одержима тем же неистовым духом. Мне ведома его сила. Нуждаясь в нём, я желаю иметь его на своей стороне. Ты согласна отправиться в поход с нами, женщина?

Не дожидаясь ответа, царевич призвал своего оружейника.

— Дай ей оружие, — приказал он, — выдели на корабле койку для неё и стойло для её лошади. И отныне пусть никто не смеет обращаться с Европой пренебрежительно: относитесь к ней с тем же почтением, что и ко мне самому.

Сняв через голову короткий меч, Аттик вложил его в руки моей сестры.

Многие встретили его жест одобрительными возгласами. Отец был в ярости, но не мог ничего поделать. А вот Европа, чуждая каким-либо порывам, взирала на Аттика с холодной отстранённостью.

— Благородный господин, ты хочешь использовать меня в своих целях, — проговорила она.

— Это правда, — признал царевич, не сочтя нужным кривить душой. — Однако заметь: в данном случае наши цели близки, и если я стану использовать тебя, то ты точно так же сможешь использовать меня.

Книга третья
АМАЗОНСКАЯ ЛЮБОВЬ

Глава 8
СБОР РОДОВ

РАССКАЗ СЕЛЕНЫ

Научив народы равнин жить, Кобылица даровала каждому из них свои обычаи и уложения. Какие-то племена уподобились табунам, управляемым жеребцом-вожаком, который имеет множество кобылиц; у других вовсе не было брака, а детей, как жеребят, все воспитывали совместно; у некоторых появились парные семьи. Тал Кирте, свободному народу, было предписано селиться отдельно от мужчин, словно вольным кобылицам, не подчиняющимся жеребцам, а совокупляться для обретения потомства лишь в определённое время, как это бывает у многих существ в дикой природе. Для удовлетворения плотских потребностей выделяются два месяца в году. Всё прочее время Кобылица предписывала своим дочерям, как подобает чадам небес и свободы, жить отдельно, никому не позволяя обрести власть над их телами и сердцами.

Так повёлся обычай, в соответствии с которым по весне, с вхождением Солнца в знак Овна, различные племена — Фемискира, Ликастея, Кадисия, Титания, Горная Седловина, Ирт, Иссон, Эхал, обитательницы гор, высящихся с юга от Амазонского моря, и жительницы степей, расстилающихся к северу, все роды, населяющие безбрежные просторы от Гипаниса до Танаиса, и те, что обитают в Армении и Каппадокии, и те, чьи дома стоят на Керавнском Кавказе и близ Меотийского озера, — все они собираются у Курганного города Ликастеи, там, где река Борисфен впадает в Амазонское море.

Этого радостного праздника с нетерпением дожидаются целый год. И не только ради возможности юным дочерям Кобылицы обзавестись потомством (хотя и это не может не радовать), но также в связи с возможностью встретиться с сёстрами, матерями, подругами, наставницами и детьми, живущими в разлуке. В эти дни обнимаются даже воительницы из враждующих родов. «Ито апаркейн, — приветствуют друг друга дочери Кобылицы. — Архэ кена тал», что означает: «Зрела я табуны, тобою гонимые. Число их подобно числу звёзд на небе».

И это не преувеличение: в ту пору степь заполняется табунами, а разгорающиеся по ночам бесчисленные походные костры и впрямь уподобляют её усыпанному несчётными звёздами небу. Всюду высятся юрты, конические палатки из козьих шкур, служащие жилищами степным кочевым народам.