Большой пожар - Владимир Маркович Санин

бегать не надобно, белье меняют, как в гостинице, а чтоб в жару Вася не потел в помещении, под кронами здоровенных сосен резными тумбами был врыт в землю монументальный стол из дубовых досок, за каким в былинную старину пировали князья с дружинами. На столе пыхтел настоящий медный самовар с брюхом, набитым шишками, и горой возвышались покрытые вышитым полотенцем пироги.

– Никита был прав, – возвестил Костя, всовывая в пасть очередной пирог. – Ба, с луком и яйцами!

– В чем прав? – спросила Птичка.

– А в том, что наше поколение будет жить при коммунизме, – догадался Мишка. – В лице отдельных его представителей.

– Плевать мне на дачу, лучше бы плохонькая, да своя, – отозвался Вася. – Выпрут на пенсию, одна надежда, что Костя будет пускать в свой курятник.

– Это мы читали, – ухмыльнулся Мишка. – Главная привилегия высокого начальства – работать по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки.

– Хихикаешь, а так и есть на самом деле, – сказал Вася. – Кажется, впервые на дачу в субботу вырвался, а так – в лучшем случае на полдня в воскресенье. Из прежних привилегий машина пока что осталась, а икра только в ветеранских заказах и по блату.

– Алексей Фомич считает, что чем меньше ты будешь работать, тем лучше для потомков, – поведал я. – А то всю нефть и газ разбазаришь на сторону.

– А из какой муки Наташка пироги печь будет? – огрызнулся Вася. – А колготки для Птички? Компьютеры для Бармалея?

– А Черниченко, Стреляного, Шмелева читал? – поинтересовался Мишка. – Всю Европу хлебом-маслом кормили, а теперь себя не можем.

– Американцы о бизнесе, французы о любви, англичане о теннисе, а русские о политике, – вздохнула Птичка. – Может, сменим пластинку?

– Таких, как Мишка, мы в коммунизм не возьмем, – промычал Костя, жуя пирог. – Ему бы только нажираться по потребностям.

– А меня возьмешь? – спросил Серега.

– С твоей аморалкой? – возмутилась Наташа. – До сих пор «Шипром» пахнешь.

– Осмелела ихняя сестра, – скорбно сказал Серега. – Вот возьму за воздухопровод, подержу минуту-другую…

– Это за горло? – ужаснулась Елизавета Львовна.

– Еще кто кого возьмет, – успокоила ее Наташа.

– А моя судорога в Испании, – радостно припомнил Вася. – Тот случай, когда по одной путевке отдыхает целый коллектив.

– Вася… – с упреком сказала Елизавета Львовна. – У вас чудесная жена, умная, красивая…

Я не выдержал, заржал, взвизгнул и Костя.

– Елизавета Львовна, вы уж на нас, грешных, не обижайтесь, – виновато сказал я, – но в рай Васе не попасть ни по какому блату. А я к месту могу припомнить эпизод из Плутарха, привожу по памяти. Одного римлянина, который развелся с женой, друзья упрекали: «Разве она не хороша собой и у нее не красивый стан?» – и тому подобное. Римлянин их выслушал, показал на свой башмак и изрек: «Разве этот башмак не красив? Разве он плохо сшит? Но никто из вас не имеет ни малейшего представления о том, как ужасно он жмет мне ногу».

– От души надеюсь, что Вася относится к Гале по-иному, – сухо сказала Елизавета Львовна. – Хотя это жуткое словечко «моя судорога»…

– Разумеется, разумеется, – поспешил Вася, – все в полном порядке, Елизавета Львовна, обязуюсь поработать над лексиконом.

– Народ интересуется насчет поддачи, – пошептавшись с Серегой, вкрадчиво сказал Володька. – Раз уже суждено нарушать постановление, то лучше всего под пироги.

– Душой с народом, но до вечера воздержусь. – Вася развел руками. – Могут вызвать на ковер.

– Присоединяюсь к предыдущему оратору, – с сожалением сказал Костя и взвизгнул. – Вчера в парке Дружбы, в полночь… Дамы могут заткнуть уши! Влюбленная парочка за неимением жилплощади пристроилась в кустах, и в самый, можно сказать, деликатный момент девчонка дико заорала. Как выяснилось при составлении протокола, какой-то мерзавец подкрался по-пластунски и содрал с ее ног импортные босоножки. – Костя снова взвизгнул. – Не поймали, только статистику протоколом испортили.

– Кошмарные нравы. – Елизавета Львовна поежилась. – А вы, Костя, еще веселитесь.

– Это он сейчас, – вступился я за друга. – А тогда, поверьте, Елизавета Львовна, у Кости слезы градом, он, как и все работники органов, человек сентиментальный и жалостливый.

– Именно градом! – подхватил Костя, взвизгивая. – До сих пор не могу успокоиться.

– Гриша, помнишь, как ты подарил мне туфли-лодочки? – ударилась в лирику Птичка. – На двадцатилетие, первые в жизни…

– А чей, между прочим, день рождения? – не унимался Володька. – Может, Васин или Костин? Пусть основной вопрос философии, пить или не пить, решает именинник.

– Волюнтаризм, – определил я, – решает, как сказано в документах, народ. А что такое испокон веков у нас в России народ? Это наивысшие по номенклатуре товарищи, в данном случае замминистра товарищ Трофимов. А раз он демократическим путем решил, что вечером, значит быть по сему.

– Демагог ты, Квазиморда, и подхалим, – упрекнул Серега.

– Типичный подхалим, – подхватил Володька. – Причем отпетый.

– От подхалима слышу! – огрызнулся я. – Кто товарищу лично Брежневу в любви объяснялся? Ты, Бармалеюшка, ты.

– Военная хитрость, – разъяснил Володька. – Я, в отличие от вас всех, перестроился еще в период брежневщины, сусловщины и кирилленковщины. В то время как вы показывали фиги в кармане, я тщательно изучил слабые стороны монумента, возвестил на всю страну, что преданно и бескорыстно его обожаю, – и в результате наголову разбил Госплан, Госснаб и родное министерство.

По требованию публики Володька рассказал эту поучительную историю. Став директором, он решил осуществить свою давнюю мечту – реконструировать завод. Но для этого необходимо было новое оборудование, которое три упомянутые организации смутно пообещали поставить к двухтысячному году. Прикинув, что к этой юбилейной дате и он сам, и завод морально и физически превратятся в труху, Володька с помощью своей мозговой шпаны придумал довольно-таки наглый и неслыханный по своей хитроумности план. В то время было модно и идеологически выдержано рапортовать о достигнутых под мудрым руководством неслыханных успехах, и Володька от имени трудового коллектива послал дорогому и глубочайшим образом уважаемому письмо, каковым дал заверение удвоить выпуск продукции на имеющихся производственных площадях путем установки нового оборудования. По обычаю того времени, письмо было опубликовано в центральной печати вместе с ответом лично товарища Брежнева, который благодарил коллектив за ценную инициативу и выражал уверенность, что установка нового оборудования приведет к намеченной цели.

Остальное было делом техники. Этот бесценный ответ Володька распечатал, как листовку, в сотне экземпляров, каковые злодейски разбросал по кабинетам Госплана, Госснаба и родного министерства. Тамошние бюрократы взвыли, грозились оторвать Кузьмичеву голову и оставшуюся руку, но Володька, будто оглохнув, вместо объяснений спокойно, по-партийному зачитывал бюрократам мудрый ответ, и тем ничего не оставалось делать, как приказать директору Ново-Краматорского завода вне всякой очереди изготовить для бандита Кузьмичева новое оборудование, что и требовалось доказать.

– А вы говорите – застой! – весело закончил Володька свой рассказ. –