Ситка - Луис Ламур

Все это время Салливан был преступником и сообщником преступников. В Сидней-тауне он властвовал благодаря своим молотоподобным рукам и бывшим знакомым с Уайтчепела и Лаймхауза. Кем бы он ни был, Янки Салливан оставался первоклассным кулачным бойцом. Сильный, жестокий, без малейших признаков совести или сочувствия, он был самым влиятельным человеком в Сидней-тауне. Салливан был центром криминальной активности в городе.

Жан Лабарж не сомневался, что задача, которую от себе поставил, вовлечет его в самую жестокую драку в его жизни, однако драки на встречах трапперов были самыми грязными из всех драк без правил.

Открыв дверь склада, он заглянул в него.

— Засунь пару револьверов за пояс и идем со мной, Бен. У нас есть дело.

Турк взглянул на людей, валяющихся на причале.

— Я бы сказал, что дело уже сделано. Разве нужно больше?

Дэнни О'Брайен был занят. У бара сидело с дюжину крутых парней из Сидней-тауна, и среди них Жан заметил массивные плечи и бычью шею Янкт Салливана. Он выглядел таким же непобедимым и мощным, как линкор. У бара, разговаривая с каким-то человеком с грустным лицом, сидел также Барни Коль.

Бен Турк остановился с сигаретой в зубах у входа и прислонился к дверной раме. Играл музыкальный ящик, и кто-то в углу не в лад подпевал старой морской песенке.

Жан Лабарж прошел через комнату, взял Янки Салливана за плечо и развернул его. Янки поднял руки на мгновение позже, чем следовало. Жан ударил его.

Удар был неожиданным, к тому же на протяжении нескольких лет Салливана никто не пытался ударить вне боксерского ринга. Он был ошарашен этим не меньше, чем самим ударом. Человек напротив был крупным, худощавым, и на вид крутым, его черные глаза ярко сверкали. Удар отбросил Салливана на стойку бара и прежде, чем он успел защититься, Лабарж двинул ему еще раз и опрокинул на пол.

Через мгновение их окружила галдящая, крутящаяся толпа. Жан отступил и дал возможность Салливану подняться. Глупо было давать ему любую передышку, потому что сам он ни за что ее не получит. В эту секунду раздался выстрел.

Бен Турк держал по револьверу в каждой руке и улыбался. Тонкая струйка дыма поднималась из дула левого.

— Пусть дерутся, — сказал он. — Если кто-нибудь ввяжется или окажется передо мной и ими, я убью его.

Салливан медленно поднялся. Его ударили и ударили сильно, сильнее, чем бил его Джон Моррисси, сильнее, чем Том Хайер. Стоящий перед ним мужчина был явно не из слабаков. Однако Янки приходилось драться не с одним крутым парнем — и побеждать их. Он быстро встал в стойку и ринулся вперед, размахивая обеими руками. Он был ниже, плотнее и тяжелее Жана, и кроме опыта, полученного на профессиональном ринге, у него был богатый опыт грязных, без правил, драк в барах. Как только Салливан атаковал, Жан встретил его прямым слева в рот, затем попал еще раз, когда Салливан поднырнул под его левую и нанес жестокий удар под ребра. Они вошли в клинч, Салливан поставил Жану подножку, Жан упал, и Янки хотел прыгнуть на него коленями вперед. Жан откатился, сразу же вспрыгнув на ноги и встретил Салливана, когда тот бросился на него. Удар пришелся в цель, и Жан увидел, как побелел Салливан. Тот рванулся вперед, и Жан, проскользнув под его рукой, бросил Янки через голову на пол.

Этот прием принес Жану много побед на встречах трапперов В Пьеррс Хоул, но ирландец обладал гибкостью гимнаста. Он подобрался и упал на плечи.

Они дрались несколько минут, нанося удары руками, коленями, ногами; кровь струилась по лицу Салливана. Оба падали, но ни один не остался лежать. Губы Янки распухли от ударов, а на щеке Жана появилась шишка размером в половину куриного яйца. Жан, как ни странно, чувствовал себя лучше. Он не мог по-настоящему драться, пока не получал хороший удар, и теперь вошел в ближний бой, зная, что может наносить удары немного быстрее, чем Янки. Он сделал ложный выпад влево, и ударил правой в рот.

В комнате слышалось только тяжелое дыхание дерущихся, глухие удары и иногда — резкий звучный выдох, когда удар попадал в цель. Впервые крутые парни из Сидней-тауна видели своего героя в драке, которую он мог проиграть. В облике Лабаржа было что-то мрачное и ужасающее. Годы, прожитые в лесу и на кораблях, сослужили ему сейчас хорошую службу. Он стойко выносил доставашиеся ему удары и сам бил прямыми и боковыми. Салливану, наваливавшемуся на Жана, показалось, что он увидел хороший шанс и вложил всю силу в удар правой.

Вруг что-то взорвалось у него в солнечном сплетении, он ахнул, колени его подогнулись. Лабарж, встав потверже, развернулся и обеими руками двинул по незащищенному лицу Салливана. Тот поднял руку, чтобы утереть струящуюся кровь, и Жан перехватил его запястье, другой ругой уцепился за кожаный пояс ирландца, поднял его и швырнул на людей в толпе. Салливан приземлился на лицо и, скользнув по полу, ударился о стену.

Рубашка Лабаржа была порвана, обнажая мощные мускулы рук и груди. Он вытер с лица пот, смешанный с кровью.

— Мне не нужны неприятности, — сказал он, — а Салливан натравил на меня своих людей. — Жан Лабарж поднял руку. — Бен!

Турк засунул рувольвер за пояс и кинул Жану нож. Лабарж поймал его на лету и повернулся лицом к толпе.

— Кто-нибудь еще хочет получить? Я распорю любого, кто захочет драться за Салливана.

Никто не произнес ни слова. Жан держал нож низко, лезвием вверх. Кто-то вздохнул, зашаркал ногами, и Жан повернулся к Дэнни О'Брайену. Владелец салуна никогда еще не виднл такого острого ножа, а он был человеком, который не только перевидал много ножей, но и наблюдал, как их пускают в дело.

— Я подозреваю, Дэнни О'Брайен, что ты получил русские деньги. Не вздумай их тратить Дэнни, потому что если я услышу об этом, то вырежу тебе сердце и положу на стойку твоего собственного бара. Ты понял, Дэнни?

О'Брайен сглотнул и неслышно пробормотал что-то. Жан махнул кончиком ножа... один раз, второй, каждый взмах перерезал подтяжку, и брюки О'Брайена упали на ботинки, однако он не двигался, хрипло дыша, едва стоя с желтовато-бледным лицом на подкашивающихся коленях. По лбу и щекам стекал пот и капал с его жирного подбородка.

Жан продолжал улыбаться — его волчья ухмылка превратила внутренности О'Брайена в трясущееся желе. Лабарж взмахами ножа продолжал срезать пуговицы с жилетки владельца салуна. Об этом моменте долго рассказывали на побережье, много раз повторяли в Сидней-тауне и в матросских кубриках выходящих в море кораблей. Эту историю любили слушать: стук срезанных с жилетки пуговиц и скатывающийся по жирному лицу О'Брайена пот.

— И вот что еще, Дэнни, — предупредил Лабарж, — Передай Чарли Дюану, чтобы был поосторожнее. Скажи, что если он еще раз перебежит мне дорогу, я прижму ему хвост. Ты понял, Дэнни? Обязательно передай ему.