Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

замысловатой шапочке. Несла узелок, у телеги застыла, подождала, пока Ёган слезет с лошади и поможет ей сесть в телегу. Устроилась рядом с Агнес, они попихались немного, обменялись колкостями, и Брунхильда, закутавшись в одеяло, сказала монаху, что сидел возницей:

— Ну, трогай, что ли.

Госпожа, да и только! Еще и года не прошло, как за коровами навоз убирала в хлеву да столы вытирала в харчевне. А тут вон какая стала.

А на Волкова она даже не взглянула.

⠀⠀

Поселок Альбертслох расположился как раз между тремя большими городами, на перекрестке. Если ехать из Фёренбурга, с северо-запада, вверх по реке Эрзе, то непременно попадешь в Альбертслох.

Оттуда идут две дороги: одна на юго-восток к Ланну, в земли курфюрста-архиепископа герцога Руперталя, а другая ровнехонько на юг к Вильбургу, по земле Ребенрее курфюрста Карла. Альбертслох стоял очень удачно и должен был процветать, но какая война ни начиналась по соседству, обязательно затрагивала его. За последние пятнадцать лет еретики проходили здесь трижды. Трижды город грабили и один раз сожгли дотла, когда раздосадованные еретики ни с чем ушли из-под Ланна, по дороге от злобы спалили Альбертслох. И все кирхи в нем пограбили. Но все-таки место было очень удобное для торговли, и как только война откатывалась отсюда, поселок оживал снова.

Был полдень. Кавалер Фолькоф останавливаться в Альбертслохе не велел, хотел пройти за этот день побольше, уж больно медленно тащился обоз. А он мечтал побыстрее закончить дело, передать раку с мощами епископу Вильбурга.

Он и его новый товарищ Карл Брюнхвальд ехали впереди колонны, разговаривали, когда Брюнхвальд заметил людей на пригорке, у самой развилки.

— Видите их? — спросил он у кавалера.

— Вижу, — отвечал тот невесело.

Брюнхвальд покосился на Волкова:

— Думаете, по вашу душу явились?

— Два посыльных офицера в цветах Руперталей, люди архиепископа, да еще поп какой-то с ними. Что им тут делать, здесь еще земли принца Карла. — Кавалер вглядывался в людей, что стояли на пригорке у дороги.

— Значит, по вашу, — резюмировал Брюнхвальд.

— Боюсь, что так, — отвечал Волков, — тем более что поп мне точно знаком.

Они подъехали ближе, и он уже не сомневался, это был отец Семион.

А отец Семион стал спускаться с пригорка, скользя по ледяной грязи. Но теперь он выглядел иначе. Ни рваной одежды, ни простого Символа веры из дерева. Сутана из фиолетового бархата, серебряная цепь с серебряным Символом веры, добротные туфли вместо сандалий. Волков и Брюнхвальд встали у дороги, пропуская обоз вперед, Ёган со штандартом и Сыч за ними.

— О, беглый поп-расстрига явился, — обрадовался Ёган, — повесим его, господин? Эй, отец Семион, а мы тебе веревку припасли.

Отец Семион даже не глянул в его сторону, подошел к кавалеру, низко поклонился.

Ни Волков, ни Брюнхвальд на поклон не ответили, сидели, ждали. И монах заговорил:

— Рад видеть вас, господин, во здравии, — и тут он полез в сумку, что была у него на боку, достал большой кошель и протянул Волкову.

Волков взял кошель, взвесил на руке — кошель был очень тяжел — заглянул в него. Там было золото.

— Ваша доля, господин, — сказал отец Семион. И протянул кавалеру бумагу. Волков взял и бумагу, но читать ее не торопился, глядел на монаха — ждал объяснений. И монах продолжил: — Это расписка от брата Иллариона, казначея Его Высокопреосвященства, которому мы пожертвовали треть от денег, что взяли у колдуна по трибуналу.

— Ты отдал треть наших денег архиепископу? — спросил кавалер.

— Да, господин, и поверьте, так будет лучше. На комиссии, коли такая случится, казначей окажется на нашей стороне, а значит, и сам архиепископ будет на нашей стороне. Деньги-то немалые.

— Немалые? — Волков опять взвесил кошель на руке. — И сколько здесь?

— Сто два гульдена золота, разной деньгой, — отвечал монах.

— О! — вздохнул Брюнхвальд, его лицо выражало восторг.

— Сто два, а казначею ты сколько отдал? — поинтересовался кавалер.

— Тоже сто два, — отвечал монах.

— Значит, и себе взял сто два?

— Да, господин, раз мы с вами были членами трибунала, то мы и получаем деньги, хотя я как глава трибунала должен получить больше, но я не против дележа по равным долям.

— А долю брату Ипполиту давать не нужно? Обойдется, значит? — ехидно ухмыльнулся Волков.

— Обойдется, господин, — спокойно отвечал монах, — он хоть в трибунал и входил, да был писарем, а судили мы с вами, и приговор выносили мы с вами, и на комиссии отвечать нам с вами, а не брату Ипполиту. С него спроса не будет. А значит, и денег ему не нужно.

Волков снова взвесил на руке кошелек и снова заговорил:

— А откуда мне знать, что ты себе не взял золота больше, чем дал мне и казначею?

— А в том клянусь я своею бессмертной душой, что не взял я ни крейцера, ни пфеннига медного больше, чем дал вам и казне архиепископа! — Отец Семион поднял руку к небу, как бы призывая Создателя в свидетели.

Волкову пришлось верить клятве, он стал прятать кошель с золотом, но все еще не считал разговор законченным:

— Ну а зачем же ты тайком ушел тогда, как вор? Сказал бы мне, что треть мы должны отдать в казну, и дело с концом, я ж не дурак и жадностью не одержим. Уж поделился бы с архиепископом. Говори.

— Сказал бы я вам, что раку нужно в Ланн везти, а не в Вильбург, вы бы послушали меня?

— Нет, конечно, я обещал ее епископу Вильбурга, зачем же ее в Ланн везти?

— И тем бы себя погубили, не послушались бы вы меня и стали бы церковным вором и грабителем вольного города, как и хотел бы наш добрый канцлер, брат Родерик, ненавистник ваш. А теперь мы в Ланн ее повезем, отдадим святым отцам и там, при папском нунции, уже и решат, что со святыней делать. И тогда вы уже не церковный вор, а сохранитель святыни.

— Нет, — покачал головой Волков, — я обещал ее епископу Вильбурга, ему и повезу.

— Ну вот, я знал, что вы так скажете, вы рыцарь, по-другому поступить не можете, и убедить бы вас не смог, потому и сбежал тайно. — Отец Семион повернулся и сделал знак двум офицерам, что стояли на пригорке и терпеливо ждали. — Поэтому я и пошел за ними.

Офицеры спустились с пригорка, подъехали, кланялись. Волков и Брюнхвальд кланялись им в ответ, затем один из офицеров достал свиток с лентой цветов архиепископа и с гербом его на сургуче:

— Вы ли кавалер Фолькоф? — спросил офицер.

— Я.

— Господин мой, архиепископ Ланна, шлет