Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

В общем, ворочался кавалер, мучился, сон к нему не шел. А мысли в голову лезли. И Брунхильда, шалава гулящая, не пришла, хотя и кровать, и перина уже были, для нее все делали.

Заснул Волков только глубокой ночью.

⠀⠀

— Хорошее у вас вино, — говорил Брюнхвальд.

— Хорошее, — соглашался кавалер, — я долго на юге был, там знают толк в винах. Сегодня поутру послал ведро вина нашему стражу фон Пиллену. Надеюсь, он будет доволен. Вчера он мне перины прислал.

— Он добрый человек, выпьем за его здоровье.

— Выпьем.

Они выпили, стали есть.

— Значит, с императором на юге воевали? — спрашивал ротмистр. — В рыцарях?

— Нет, рыцарское достоинство я получил месяц назад, а до того в солдатах.

— Вот как? — Брюнхвальд удивился. — Заслужили, значит, рыцарство?

Волков не захотел рассказывать историю про мощи, просто ответил:

— Ну, раз дали, может, и заслужил.

— Зная ваше упорство, думаю, что заслужили честно, — произнес ротмистр. — На юге в ландскнехтах были?

— Когда у вашего родственника служил, полюбил коней и на юг на коне приехал, хотел к иберским хинетам пойти или в имперскую кавалерию, если бы взяли, да украли коня у меня там сразу. Денег наскреб на арбалет, так с арбалетом и воевал всю жизнь. Ну а вы, как и где служили?

— Я только с еретиками воевал. Как началось все, так и пошел воевать, с тех пор воюю, — отвечал Брюнхвальд невесело.

— И как все у вас началось?

— Я и мои люди из Эксонии. Как сын сатаны, монах черта, прибил свои тезисы к воротам храма в Эрберге, так и у нас безбожники появились. Их бы сразу перевешать, да мы дурнями были, думали, одумаются. А через полгода банда еретиков пришли в наш храм, поругали нашего попа, плевали и били наши иконы. Я и другие добрые верующие побили их. Они взяли дреколье и опять пришли, и тогда мы пошли, разбили их поганую молельню и их лжепопа проучили. Они затаились, но перестали пускать наших на рынок, что был у восточной стены. Говорили, будто торгуют наши тухлятиной, да еще и выбрали торгового голову, а он был ярый еретик и стал чинить беззакония всем нашим. Выгонять с рынков, требовать мзду неправую. — Ротмистр замолчал, отпивая вино, видимо, эти воспоминания ему нелегко давались, был он мрачен. Но рассказ продолжал: — Вот тогда мы и поднялись. Бургомистр наш был трусоват, боялся курфюрста, хотя наш город носил статус свободного, в общем, не одернул еретических собак вовремя, и все дошло до крови. Побили мы многих из них до смерти. Тут они собрались все и решили нам отомстить. Многие из еретиков поднялись, а оба князя Эксонии их поддержали людьми и оружием; князья, наши исконные враги, всегда радовались, если горожане начинали друг с другом биться. Князь Максимилиан прислал восемьдесят людей и шестнадцать арбалетчиков в помощь еретикам. Тогда многие старые семьи города, что не изменили веры, встали. Правда, из Брюнхвальдов только я пошел воевать, мы побили многих еретиков и людей князя, а он прислал новых, мы и их побили, и когда били их второй раз, я был старшим офицером. А через год еще раз их бил, и тогда князья еретиков про меня прознали и меня запомнили. С тех пор я с ними и воюю. А семья моя нет. Два моих старших сына сначала в магистрат пошли служить, к еретикам, а потом и сами еретиками стали, поругали свои души. Да еще и дочь мою единственную за еретика отдали, пока я на войнах был. И два моих брата и две мои сестры тоже отреклись от Бога истинного.

— И что ж, все ваши родственники теперь у еретиков? — спросил кавалер.

— Нет, не все. Сын мой, четырнадцати лет, с матерью, женой моей, живет и верует рьяно, на все посулы предать Матерь Церковь отвечает бранью. Он у меня молодец. Не видал их пять лет.

— Наверное, вам нельзя возвращаться домой?

— Старый друг мой, друг детства, с кем мы прошли все войны, два года назад вернулся в город тайно, чтобы на могилу отца сходить, так схватили его по навету, судили неправедно, по лжи. Четвертовали!

— Да хранит Господь душу доброго воина, — Волков поднял стакан.

— Да хранит Господь душу моего друга Ханса.

Они выпили, а Ёган поставил на стол новое блюдо, хорошо сваренного петуха в густом бульоне с чесноком. Положил ложки и свежайший белый хлеб.

— Откуда это? — спросил Волков с удивлением.

— Кавалер фон Пиллен передал, от своего повара, — отвечал слуга.

— Спасибо фон Пиллену!

— Спасибо ему.

Они стали хлебать из одного горшка вкуснейший суп.

— Изумительно, — нахваливал ротмистр, — сидя в цитадели, уже и забыл, что так вкусно бывает.

— Да, повар у фон Пиллена знает толк в готовке, — соглашался кавалер. — Ну, а теперь вы куда? Думаю, домой вам нельзя.

— Не знаю, посоветуюсь с людьми своими и решим. Может, к вам в Вильбург.

— Я собираюсь жить в Ланне.

— О! Ланн славный город. Богатый?

— Чрезмерно, но без больших денег там не прожить.

— Больших денег у нас нет, — вздохнул ротмистр. — Тогда поищем другое место.

Кавалер помолчал, подумал немного. Ротмистр и его люди ему нравились, да и полезны могли быть, и он предложил:

— У меня есть клочок земли в Ланне, прикупил по случаю, у стены. Место глухое, но колодец будет, коли надумаете, станете там, правда, у меня там мастерские, но место под барак осталось. Поставьте барак и живите, денег с вас не возьму.

— Не возьмете? — переспросил Брюнхвальд.

— Зачем спрашиваете? Я ж не купец, сказал не возьму, значит, не возьму.

— Я скажу своим людям, — ротмистр поднял стакан, — наверное, мы примем ваше предложение, нам особо больше и некуда пойти.

— Буду рад помочь добрым людям и честным верующим, — отвечал кавалер.

Он тоже поднял стакан.

— А с работой сможете помочь, нам бы службу найти, может, курфюрст ищет добрых людей? — спросил ротмистр, выпив вино до дна.

— Вот тут нет, не смогу, думаю уйти на покой, ни служить, ни воевать не хочу. Буду делать порох и мушкеты, а с нобилями больше дел иметь не желаю.

— Эх, могу только позавидовать вам. — Брюнхвальд залез ложкой в горшок. — Отличный каплун! Прекрасный суп! Повар у фон Пиллена что надо!

⠀⠀

Купчишки были разочарованы: привозили хорошую еду и пиво, и одежды яркие, а солдаты не брали ничего. Люди Брюнхвальда деньги имели, но ротмистр настрого запретил тратить серебро, неизвестно, как им предстояло жить дальше, ни службы, ни