Резидент - Аскольд Львович Шейкин

— Но ведь задача у нас всех одна, — повторил Леонтий, чувствуя теперь, как слаб на самом деле этот его главный довод.

— Общая — да. Ближайшая — нет. Ты же звено в цепи! На то, что ты и дальше будешь находиться на своем посту, штаб фронта рассчитывает. Диверсии — дело других. При диверсии всегда след остается, и, значит, тебе, нашему резиденту, заниматься ими нельзя. Тебе тогда надо район работы все время менять. Это партизаны и делают, — Василий стал затыкать свои бутылки, показывая, что разговор пора заканчивать. — Как торговля идет?

— Средне. Деньги сейчас в цене медленней падают, чем скотина тощает: травы-то уже нет. Значит, выгодней излишек капитала в деньгах держать, а не в живности. Старые торговцы это раньше меня учуяли.

— Не проторгуешься?

— Я? Да что ты! Я уже распродажу начал. Еще и барыш наживу! Не беспокойся. Торговец из меня превосходный выходит. Не то что разведчик.

— Повторяю. Твое оружие — тайна. Твое положение прочно до той поры, пока о тебе знает строго проверенный круг людей.

— Это я понимаю.

— Понимаешь, но, видимо, плохо. Не твое дело эшелоны взрывать. Твое дело — чтобы ни один из них мимо твоих глаз не прошел. Мелочь это? Учили мало тебя. Отсюда и кажется; коли сам не взорвал, так ничего и не сделано. Потому и сеть не развиваешь: только себе одному доверяешь. Но ведь от этого ты устаешь чрезмерно и начинаешь терять терпение. Если сам не можешь здесь никого подобрать, скажи — подошлем.

— Кто там меня учил! В партячейку вызвали, в порядке партийной дисциплины дали приказ: «Переходишь на разведработу». А я тогда в Бердянске в профсовете работал и на это место тоже решением партячейки попал: я же токарь, мое дело — у станка стоять. Ответил: «Есть». А ведь отступление шло. В разведотделе в одной комнате меня в курс дела вводят, рядом документы жгут, за окном трехдюймовка бахает… Да и грамотность у меня — два класса церковно-приходской, все остальное своим горбом постигал.

— В том и беда. Значения своей работы ты просто не знаешь. Ведь уже по одному тому, на сколько времени эшелоны дивизии отстают друг от друга, наши штабные товарищи десятки выводов сделают: и откуда их перебрасывают, и сколько суток идет переброска, и когда она началась. А коли знаешь еще, какие части дивизии в первых эталонах, какие в последних — квартирьеры, стрелковые, артиллерия, конные, — получается совсем полная картина: на фронт едут или для отдыха, сразу в бой или на спокойный участок. Это ж наука! Ты должен себя как зеницу ока беречь. Да если ты хотя эшелон взорвал, а сам благодаря этому провалился, что нас тут ожидает? Слепота!

— Не выдержал, — сказал Леонтий, признавая этими словами свою вину. — Но если бы из Донбасса отряд Марапулиса подтянули, мы б и второй эшелон подорвали. Может, и третий.

Василий начал укладывать бутылки в мешок. Со стороны это выглядело так: не сторговались.

— В общем, я доложу. Какое товарищи решение примут, не знаю, Все зависит от того, сколько людей тут о тебе уже знает.

— Знают трое: Настя, Матвей, Харлампий Чагин. На операции больше никого не было. Я просил никому обо мне не говорить.

— Если эти товарищи действительно преданы рабочему делу, передай им: пусть забудут, кто ты. Я тебя как большевика обязываю, а как командир — приказ даю. Не выполнишь, отзовем. «Не выдержал», — передразнил он и рассердился: — А мы таких, что не могут выдержать, и не посылаем. Мы чекисты с тобой. Слыхал это слово?

— Еще бы. Боятся тут его, как чумы.

— Пусть боятся. Для нас это — высшая гордость. И помни: мы там, у себя, по четверти фунта хлеба даем. В Петрограде красноармейцам в иные сутки фунт овса — вот вся и еда, а ведь они люди, не лошади. И выдерживают!.. Стой, идет кто-то.

Леонтий огляделся: за рядами пустых лотков не спеша проходила женщина.

— Дорого, — сказал он тем же тоном, каким говорил прежде. — Куда там! Человек ты вроде хороший, и крест на шее, а дерешь — будь здрав.

— А ты попробуй семечко собрать, да поджарить, да сбить, да привезти, — ответил Василий, поддерживая игру.

Женщина прошла мимо, но, зайдя за лоток с высокими боковинками, остановилась. Ее ноги были видны Леонтию и Василию, но сама она то ли не сообразила этого, то ли и не пряталась от них.

— Уходи, — проговорил Василий. — И делай, как сказано. Пароль: «Макс», отзыв: «В Могилеве у меня с таким именем родственник». Ориентировочно жди его в пятницу. Если решим отозвать, он привезет приказ.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Глава 17

⠀⠀ ⠀⠀

Приближаясь к дому, Леонтий увидел Настю. Она сидела на лавочке. Заметив в конце переулка его, она встала и скрылась во дворе. «Что это? — подумал он. — Если кто-нибудь наблюдает, он же сразу на заметку возьмет!» Он осторожно оглядел улицу и похолодел: на противоположной стороне, возле парикмахерской, стоял Афанасий. Опершись о стену, он лускал семечки.

«Пройти мимо? Не зайти домой? Еще хуже, опасней. Но что ж это все значит?..»

Леонтий вошел в дом, жадно, как после долгой отлучки, оглядываясь. Настя встретила его восторженным шепотом:

— Знаешь, кто у нас? Я его в твою комнату провела.

Леонтий прошел туда. Из-за стола навстречу ему порывисто поднялся парень в косоворотке и шароварах. Это был Матвей. Они обнялись.

— Знал бы ты, какие хлопцы у нас, — начал Матвей. — Я затем и пришел, чтобы с тобой связь держать…

Леонтий положил на плечо ему руку. По росту Матвей уже почти сравнялся с ним. Как он вытянулся за эти недели!

— Подожди, Матюша, послушай. Я больше в ваши дела не мешаюсь. Как хотите, так и делайте. А про меня треба забыть. Я — мясоторговец Шорохов, и ничего-ничего больше. Вчистую забудь. Ты обо мне в отряде там не болтал?

— Болтал, — передразнил его Матвей. — Это бабы на базаре болтают, а я кому надо сказал.

— Кому?

— Кому надо, тому и сказал.

— Я спрашиваю: кому?

— А я отвечаю: командиру отряда сказал. Иначе как бы это он меня сюда связь с тобой налаживать отпустил?

— Ну так вот, ты его осторожно так, чтобы другие не слышали, предупредишь: про меня нужно забыть, — он повернулся к Насте. — И ты, Настя, тоже.

Улыбка сошла с лица Насти.

— Забыть? Как это? Почему? — начала она, но Матвей перебил ее, резко сбросив со своего плеча руку Леонтия.