Черный крест - Юрий Иванович Усыченко

— Надо было знать! Все знать, все предусмотреть. Ты что делаешь, ты врагам нашим козырь в руки даешь: вот, мол, какие — душегубы. Человека не вернешь!

— Так случайно вышло! Не хотели! Да и причем мы? Приказано типографию наладить? Приказано. Работать в ней должен кто-то? Должен. Не Генка, так другой пошел бы…

«Слуга» говорил правду. Он только выполнял распоряжение свыше.

Калмыков замолчал, опустил голову.

По своему поняв его молчание, Крыжов сказал:

— Думаешь, опасно его здесь держать? Конечно, лучше бы куда подальше, только нет места такого — надежного. А ежели кто лишний заявится, разговор таков: кто я? Пастырь, духовный утешитель. Могли ко мне душой хворого привести? Могли. Бывает такое… Вот и весь сказ — что брат Генка, что Люба, одинаково за помощью ко мне…

— Какая Люба? — вздрогнул Саша. Неужели в этом доме есть еще…

Крыжов ухмыльнулся, — он и думать забыл о загубленной судьбе Генки.

— Вот другой тебе секрет выдал. Сперва утаить хотел, потом думаю: ведь узнаешь, парень дошлый, от тебя ничего не скроется, далеко пойдешь…

Добавил с мрачным юмором:

— Ежели, как говорится, милиционер не остановит.

Калмыков ответил просто, без всякой рисовки:

— За веру пострадать готов… Ну, так что же за Люба?

Крыжов понял, что «пионер» действительно не тревожится за свое будущее. «Рисковый парень, — уважительно подумал Крыжов. — С таким не пропадешь, рисковым всегда везет. Делать дела можно. Правильно будет, что ему про Любу расскажу… И без меня в субботу увидел бы сам, смекнул…»

— Затеял я дело одно, — таинственно сказал Крыжов, глядя в упор безглазыми глазами-копейками. — Ба-а-ль-шое дело может выйти, жирный интерес нам с него получится.

Крыжов встал, пригласил жестом следовать за собой, как бы отталкивая Сашу. Сперва походка «слуги» была неровной, но с каждым шагом становилась тверже, будто он по желанию прогонял хмель. Сказывалась не сила воли, а давняя привычка: Крыжов почти всегда находился «под градусом», и Калмыков даже не заметил, в каком состоянии «брат».

Из прихожей прошли в тесный коридорчик — в темноте Калмыков больно ударился коленом о какую-то кадку. Оттуда попали в закуток, тоже заставленный всяким барахлом, и очутились перед плотно прикрытой дверью. Крыжов постучал.

— Войдите! — раздался негромкий очень чистый голос.

Крыжов, за ним Саша вошли в комнату — белую, приятную. Форточка была открыта, с улицы тянуло прохладой.

— Здравствуйте, — сказал тот же голос.

Возле окна, на белой кровати, укрытая по грудь легким одеялом полулежала, полусидела, откинувшись на огромную подушку, девушка лет восемнадцати. Глянув на ее лицо, Саша почувствовал странное волнение, какого не было с ним еще никогда в жизни. Показалось, что он давным-давно знает это лицо в пушистой рамке светлых волос, что он и раньше видел дерзкие темные брови вразлет над голубыми глазами, задорно вздернутый нос, пухлые губы, сейчас бледные, как после недавней болезни. Бледными были и щеки ее, в низком вырезе рубашки Саша увидел выпирающие худые ключицы.

— Здравствуй, голубица моя, — сказал Крыжов отвратительно-елейным тоном. — Здравствуй, услада. Как-то себя чувствуешь?

— Хорошо, родной, очень хорошо! — весело ответила девушка. Блестящие глаза ее свидетельствовали, что говорит она чистую правду. — Позволь встать мне, прошу тебя. — Она сделала забавно-умоляющую гримаску. — Позволь, а!

— Рано, услада, рано, не настал час. Когда наступит, скажу тебе «иди!» и ты пойдешь. Куда хочешь пойдешь.

— Правда? Какое счастье! Я верю — пойду и буду, как все.

У нее даже щеки от волнения порозовели.

— Вот так, — сказал Крыжов. — А сейчас потерпи, услада. Терпи, бога для.

— Потерплю, потерплю. Столько лет терпела, недолго осталось… Ах, скорее бы!.. Скорее!

На лицо ее набежала тень, и Саша сразу понял, как много значит для этой девушки надежда, с каким нетерпением ждет она обещанного Крыжовым «куда хочешь пойдешь». Саше вдруг захотелось, очень захотелось ей помочь. Но как? Что у нее за болезнь? Господи, почему караешь ее, молодую, ясную!

Отвечая своим восторженным и наивным мыслям, вздохнул, переступил с ноги на ногу.

Крыжов вспомнил о его существовании.

— Вот, Любонька, вот, услада, молодой человек, единоверец наш. Тоже богу служит, к правде стремится.

Она вынула из под одеяла и протянула Саше худую руку:

— Хорошо как! Меня Любой звать. А вас?

— Брат Геннадий… Гена.

Рука ее была ласковая и теплая.

— Гена… Я вас так и буду звать — Гена. Вы приходите ко мне, а то одной скучно… Хотя уже скоро… Скоро я тоже ходить буду, он обещал. Правда?

— Правда, услада, правда, — елейным тоном откликнулся «слуга» и тронул Калмыкова за плечо. — Пойдем, ее разговорами разговаривать нельзя, пусть лежит, о боге думает, с болезнью борется. Вот молитвой, о боге думой болезнь и осилит. Прощай, услада.

— Прощайте!

Когда выходили, Саша обернулся. Встретился взглядом с Любой. И ему и ей показалось, что они стали друзьями.

— Приходите же, — еще раз робко попросила Люба.

— Приду обязательно!

Вернувшись в столовую, «слуга» без лишних слов наполнил рюмку, вопросительно взглянул на Сашу. Тот отказался. Крыжов пожал плечами, плеснул коньяк себе в рот, закусил лимоном.

— Кто… она? — спросил Саша, не в силах дождаться, когда Крыжов кончит жевать и сам начнет разговор о Любе.

— Дело, брат, такое, что ой-ой, — заговорил Крыжов. — Тут ба-альшие тысячи сварганить можно.

Помолчал, обдумывая, как лучше пояснить.

— Болеет она. В четырнадцать лет на коньках каталась и упала, сперва — ничего, потом хуже и хуже, ноги отнялись.

— А что за болезнь?

— Не знаю. — Отвечая, Крыжов старательно посыпал ломтик лимона сахаром, сунул в рот. — Не интересовался, мне ни к чему… Лежала в больнице два раза: в первый — как неизлечимую выписали, потом — снова лечить взялись. Только я тетке ее — отца-матери лет, немцы убили — сказал, чтобы из больницы девку забрали. Хватит! Молитвой лечить будем, скорее-то хворь пройдет. Окончательно выздоровеет при всем честном народе. — Саше показалось, что Крыжов как-то гнусно подмигнул. — Понятно?

— Не совсем…

— Какой ты! Тебе разжуй и в рот положи. Чего тут непонятного?.. Начнем моление, она выйдет, к господу обратится и… выздоровеет, — сказал и опять вроде моргнул. Чего бы ради? «Нет, наверно, я ошибся, — подумал Саша. — Может у него привычка такая? Тик нервный?»

— Бог ей поможет, — согласился Саша. — Я верю.

— И я… верю. Куда ж нам без бога-то! Без бога пропадем. А люди увидят, что произошло — другим расскажут. Все узнают: вера наша правильная, в самой лютой беде — болезни, помогает, здоровье вернуть способна… и к нам пойдут. Вот и заживем — тужить не будем. Точно я придумал?.. На глазах у всех выздоровеет, — повторил Крыжов и хвастливо добавил: — Без дела не сидим.

— Постой, постой! — перебил Калмыков. — Не пойму я как-то…