Черный крест - Юрий Иванович Усыченко

— Вот и познакомились… А теперь, — Буцан подмигнул в сторону молодух, стоявших у стенки, — красоточки-канареечки ждут.

Крыжов пошлепал губами, будто закусывая. Пояснил Саше:

— Ежели по правилам судить, то… Однако… сами пришли, мы против желания никого не неволим…

— Сами! Сами! — проверещал Буцан.

Макруша покосился в его сторону. Очевидно, верещание, восторженно-дурашливое настроение Буцана и еще что-то было Макруше не по нутру.

— Ты вот что, — сказал Макруша, зло глядя на Буцана. — Ты шутки-прибаутки брось. Не таясь скажу, большая на тебя опаска есть, как бы болтать не начал.

Буцан пренебрежительно усмехнулся. Дурашливость как смыло с лица его, стало оно хитрым и упрямым.

— Умный ты человек, а выходит дурак. Что я — только этот секрет знаю?! О ком болтать буду? О себе самом — себе во вред?

— Чудной ты, — вмешался и Крыжов. — Где видано, чтобы брат на брата свидетельствовал!

Макруша и сам понял, что сказал не то: вся сектантская бражка одной веревочкой стянута, утаить друг о друге ничего не может. Буцана надо прогнать совсем или доверять ему до конца.

— Ты тоже опаски не имей, — закончил Крыжов, обращаясь к Саше. — Я ее, — сделал ударение на «ее», чтобы Саша понял о ком речь, — оставить хотел, да нельзя нынче, сомлела… Ничего, наше от нас не уйдет, мы не таковские! — весело засмеялся.

«О чем он? — не сразу догадался Саша. — Неужели про Любу?»

Додумать до конца не дал Макруша. Нетерпеливо проговорил:

— Начинать, так начинать! Чего зря время теряем. Давай, сестра Катерина.

Крыжов повернулся к Саше, опять пояснил:

— У нас не просто… чтобы без закона-порядка, а по-особому. В соответствии, как у них, сестра Катерина рассказала было…

— С чем в соответствии?

Ответа на вопрос свой Саша не получил.

Грудастая Катерина куда-то вышла. Быстро вернулась со стопкой аккуратно отглаженного белья. Опять вышла, принесла несколько бутылок.

В стопке оказалось не белье, а длинные белые балахоны вроде полотняных ночных рубашек. Их было восемь — по числу присутствующих. Катерина дала балахон каждому и каждой, одновременно поднося стакан. Взял балахон и Саша. Выпил. Питье отдавало сургучом и каким-то неестественным запахом, обожгло гортань. Начала мягко кружиться голова.

Повернувшись лицом к стене, Саша натянул на себя поверх одежды балахон. Странное состояние овладело Калмыковым. Он не понимал, что делает, и покорно делал то же, что и все, ждал чего-то — неясного и странного. Наверно, действовало вино, расслабленность воли после недавних переживаний, странная обстановка: рядом слышалось сопение мужчин, из дальнего угла доносилось хихиканье, возбуждающий шорох женских платьев.

Поправив хорошенько балахон, Калмыков оглянулся. В углу лежали сброшенные мужские одежды. Оказывается, товарищи Саши сперва разделись до белья, а потом облачились в балахоны. Так же поступили молодухи. Снова выпили: по очереди, из одного стакана. Затем Катерина, исполняющая обязанности не то распорядительницы, не то экономки, выдала по свече. Женщины встали в круг, мужчины последовали их примеру.

Рядом с Сашей очутилась полная брюнетка, с которой он переглядывался давеча. Большое лицо ее, мясистые губы, крупный нос, красные щеки показались Калмыкову после двух стаканов вина даже миловидными. Портили впечатление выщипанные, а затем нарисованные брови. Заметив, что молодой человек на нее смотрит, она улыбнулась — откровенно зазывающе. Будто нечаянно притронулась к Саше, толкнула жирным, горячим бедром. Пахло от нее сладкими дешевыми духами.

Катерина потушила лампу. В большой комнате затрепетали неяркие желтые огни свечей.

Катерина задвигалась первой, переступая на месте, притоптывая босыми пятками о пол:

Свищу, хлыщу,

Христа ищу!

— Гу! Гу! Гу! Гу! — невнятно забормотали женщины, а за ними и мужчины, в такт ее речи и движениям.

«Что это?! Зачем?! — Саша никак не мог объяснить себе, что происходит. — Ведь это!..» Вдруг пришел на ум стадион Янки-Стадиум, толпа, собравшаяся со всего света на «Божественной воли международное собрание». Отмахнулся от непонятно почему возникшего воспоминания. Воля размякла, он был весь во власти темноты, непонятного ожидания.

Свищу, хлыщу,

Христа ищу!

Громче выкрикивала Катерина и вдруг подхватилась — понеслась по комнате, подпрыгивая, корчась в безобразном танце.

— Ой, дух! Ой, свят! — взвизгнула другая и тоже начала дергаться, извиваться.

— Свищу, хлыщу, — забормотала соседка Саши и он с ужасом почувствовал, что начинает вторить ее бессмысленным, безобразным движениям.

А Крыжов мчался за Катериной, подпрыгивая, как она, бормоча несуразное. Догнал, схватил, потушил ее и свою свечу. В комнате стало темнее. Они взялись рука за руку и прыгали вдвоем.

— Гу! Гу! Гу! Гу! — монотонно бормотали мужчины. Равномерное бормотание подчеркивало истерические взвизги женщин, взвинчивало нервы.

— Гу! Гу! Гу! Гу!

— Свищу, хлыщу!

«Мы будем во всем подобны братьям, живущим за железной завесой…» — огненной надписью промелькнули в памяти слова Кнорра.

— Ой, дух! Ой, свят!

«Дьявол! Вижу дьявола!» — кричала иеговистка на Янки-Стадиуме.

— Свищу…

Комната плыла, кружилась. Мгновениями сознание уходило, Саша переставал понимать, где он — в настоящем или недавнем прошлом «Международного собрания».

— Ой, дух!..

Буцан вырвал у женщины свечу, потушил. Свою бросил на пол.

Макруша и третья женщина потушили свечи.

Теперь со свечами остались Калмыков и высокая, полная. Они стояли друг против друга в колеблющемся световом круге. Сразу за ними начиналась угрюмая темнота, в которой мелькали белые балахоны, извивались, корежились отвратительно и бесстыдно.

— Свищу, хлыщу, — бормотала женщина. Губы ее кривились, в зрачках отражалось пламя. Наконец, рванула к себе Сашину свечу, отшвырнула вместе со своей прочь. Свеча шлепнулась об пол. Наступила такая темнота, что у Калмыкова поплыли перед глазами радужные круги. В полном мраке она обхватила Сашу за шею. На своих губах он почувствовал ее — мокрые и мясистые. Приторно запахло духами.

Не в силах сдержать отвращение, Саша толкнул женщину. Тотчас же, без всяких промедлений и колебаний, в ответ ему влепили две пощечины — по одной в каждую щеку. Удары наносила сильная, уверенная рука — у Калмыкова зазвенело в ушах, мгновенно испарился хмель.

Путаясь в незнакомой одежде, сорвал с себя балахон. По стене добрался до двери, выбежал во двор. Оставаться дальше в доме не мог, тошнило от омерзения. Впрочем, Сашиного отсутствия никто не заметил.

Калитка оказалась запертой, но ключ торчал в замке. Саша отомкнул ее, вышел на улицу. Остановился, прислонившись к столбу, — опустошенный, без чувств и мыслей. С наслаждением вдыхал ночной воздух — такой чистый, свежий после чадной духоты. Немного успокоившись, зашагал быстрыми шагами — все равно куда, лишь бы подальше от дома, на который не хотелось даже смотреть. Щеки еще горели от ударов, но зла не было, только — брезгливость.

Время приближалось к полуночи. Изредка поддался навстречу случайный прохожий. Калмыков брел и брел,