Китай в XX веке. От рисовых полей до атомной бомбы - Алекс Каплан

Наумович встретился с местными товарищами – Ли Дачжао, Чэнь Дусю и другими, включая товарища Мао Цзэдуна, с которым был лично дружен до конца своей жизни в 1953 году. После этого представитель Коминтерна приступил к партийному строительству. Обосновавшись в Шанхае, Войтинский развернул напряженную марксистскую работу с немногими сторонниками коммунизма, имевшимися в городе, – наиболее плотно он общался с Чэнь Дусю. Сообща им предстояло проделать большую работу: перевести привезенные марксистские материалы на китайский язык, опубликовать их и затем распространить. Однако главная сложность заключалась в переводе советского марксизма-ленинизма на китайские рельсы – теоретические споры о том, как именно это сделать, продолжались впоследствии долгие годы. Много позже Мао Цзэдун все же сможет доказать остальному руководству партии, что в Китае следует опираться на многочисленных крестьян, а не на плохо развитый пролетариат. Войтинский, которому на тот момент едва исполнилось 27 лет, смог найти общий язык с одним из крупнейших интеллектуалов Китая, товарищем Чэнь Дусю, и передать последнему все свои знания о марксизме, о методах построения и организации коммунистической партии и способах вершить революцию. Между тем общение с китайскими товарищами, а также пребывание в самой гуще политических событий дали Войтинскому бесценные знания и опыт. Впоследствии он стал основателем советской синологии и Института востоковедения в Москве. В своей работе Григорий Наумович опирался на группу русских эмигрантов, придерживавшихся левых взглядов, которые еще с 1919 года получали от советского правительства целевую финансовую помощь на издание газеты «Шанхайская хроника». Именно эта газета и стала ячейкой Коминтерна в Китае – прикрытием для Войтинского и его товарищей, а также главным рупором коминтерновской пропаганды. Между тем роль Войтинского оказалась чрезвычайно важной по следующей причине. Чэнь Дусю, как главному мыслителю и идеологу еще только нарождающейся партии, предстояла невероятно сложная задача – создать такую политическую модель, которая оказалась бы актуальной и привлекательной для китайского общества того времени. В своих исследованиях, подобно многим революционерам и политикам, он искал успешные примеры построения общества в других государствах – и советская модель могла оказаться вполне подходящей для Китая. Однако в 1920 году советский опыт все еще не был доведен до финальной стадии даже в самой России, где бушевала Гражданская война, свирепствовали голод, холод, террор, а у народа отсутствовало понимание происходящих в стране глубинных политических изменений. Потому разгадать саму суть Советской России для китайских интеллектуалов не представлялось возможным, равно как не было уверенности в том, что этот незавершенный социальный эксперимент применим к китайской действительности. Тем более что скудные обрывки информации о положении дел в Советской России, нерегулярно доходившие до полуфеодального Китая, не складывались в четкую картину даже среди интеллектуальной элиты Китая. На заре XX века между Шанхаем и Москвой пролегало не только 7 тысяч километров тайги и степей, но зияла настоящая цивилизационная пропасть. Потому в 1920 году Григорий Войтинский со своим чемоданом книг о марксизме стал для Чэнь Дусю бесценным первоисточником знаний и проводником в практически недосягаемый, рождавшийся на глазах мир советской действительности. Уже после 1923 года в СССР из Китая хлынет на учебу поток партработников как левого, так и правого толка, но в 1920 году Войтинский стал уникальным учителем для Чэнь Дусю, не преминувшего воспользоваться этим шансом. Первый представитель Коминтерна в Китае товарищ Войтинский вернулся в СССР в 1921 году, но на смену ему прибыли сначала десятки, затем сотни и в конце концов тысячи советских специалистов – как экспертов в политических делах, так и военных советников. На пике оказания помощи китайским товарищам в борьбе с империалистами в стране работали и воевали почти 25 тысяч экспертов из СССР. Возглавлял эту своеобразную советскую армию в Китае один из самых профессиональных агентов Коминтерна, старый большевик (член партии с 1903 года) – Михаил Маркович Бородин (Грузенберг). Он прибыл в Китай в сентябре 1923 года и оставался в стране, пока самый последний коммунист не ушел в глубокое подполье, после чего Чан Кайши арестовал его и выслал в СССР. Михаил Бородин в разное время занимался коминтерновской деятельностью в США и Великобритании, стоял у истоков создания Латиноамериканского бюро Коминтерна, а также имел опыт общения с первыми лицами государств, ставших в те сложные годы на левый путь развития, как, например, Мексика и Турция. Прибыв в Китай, Бородин довольно быстро обрел большой авторитет у местных товарищей, а потому оказывал на политический ход событий в стране немалое влияние. Ему удалось стать личным другом Сунь Ятсена – они много общались, обсуждая и текущее положение дел, и стратегические вопросы развития страны. Этой дружбе во многом способствовало отсутствие языкового барьера, ведь оба великолепно говорили по-английски. Бородин почти 10 лет прожил в Америке. Между тем для китайских коммунистов ключевым вопросом, который предстояло решить не без помощи советских экспертов, стала стратегия развития партии. Каким следовало идти путем: строить партию самостоятельно или войти в союз с Гоминьданом? И если входить в союз, то на каких условиях? Для лучшего понимания возникшей перед китайскими коммунистами дилеммы стоит отметить, что на тот момент в рядах партии состояло не более 53 человек – представителей 7 различных кружков. Можно, конечно, назвать всех этих людей коммунистами, однако многие из них с большим трудом представляли себе суть изучаемого политического мировоззрения. Лишним тому доказательством может служить тот факт, что за последующие два года больше половины делегатов Первого съезда КПК, которых насчитывалось 13 человек, вышли из партии и изменили свои взгляды. Судьба же рядовых членов кружков вообще неизвестна. Первого Генерального секретаря КПК и ее главного на то время идеолога – товарища Чэнь Дусю – исключили из рядов партии в 1927 году за троцкистские взгляды. К концу 1922 года в КПК насчитывалось чуть больше 300 членов, в 1925 году – 1500. Для сравнения: в рядах Гоминьдана в 1923 году состояло больше 50 тысяч человек, а по мере укрепления военного и политического положения партии количество ее членов стало увеличиваться в геометрической прогрессии. Перед Троцким и Сталиным в 1922–1925 годах стояла дилемма: как поступить? После смерти Сунь Ятсена в 1925 году вопрос этот значительно осложнился. Строить независимую коммунистическую партию в Китае на фоне все возраставшего авторитета Гоминьдана, олицетворявшего в глазах китайского народа саму революцию, не представлялось возможным. Отказаться от создания коммунистической партии и полностью положиться на мелкобуржуазный Гоминьдан в деле борьбы с империализмом с идеологической точки зрения было утопией. К тому моменту Гоминьдан обрел масштаб, но представлял собой партию для всех – для богатых и бедных, для рабочих и буржуа, для