Черный Феникс Чернобыля - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт

«Конец Польши 1831». Картина работы Д. Монтена. 1832.

Старая национальная галерея Государственных музеев Берлина

По плану А, если бы заполыхавший народный мятеж развивался в нужном русле, им предписывалось идти на встречу с группой полковника Заливского в предместье Сандомира, составив затем офицерский кадровый костяк повстанческой армии. В противном случае, по плану В им отводилась роль спасательной команды для людей Заливского. Тогда им надлежало разделиться на два отряда, один из которых направлялся на подмогу группе Заливского, а другой с целью отвлечения сил неприятеля должен был нарушить русско-австрийскую границу и ввязаться в бой с казаками, тогда ее патрулировавшими, после чего, получив донесение из Кракова об отходе Заливского с людьми, вернуться обратно, рассеяться, залечь по фольваркам и ждать распоряжений о дальнейшей деятельности.

Однако уже с первых часов, считая от пересечения границы обеих империй на рассвете 19 марта 1833 года, все пошло не по плану А. В приграничных весях крестьяне избегали призывавший к вооруженному мятежу и наказанию схизматиков гуфец (отряд) Заливского, глухо закрывшись на своих подворьях и никак не приняв участия в сельских сборах, на которые полагались смутьяны. Первый на пути к Сандомиру шляхетский застенок Казимиров (Kazimierzow), уже осведомленный о случившемся, вообще выслал навстречу Заливскому свой караул из семи молодых шляхтичей, вооруженных саблями и кремнёвыми ружьями, заряженными и направленными на группу мятежного полковника, и озвучивших ему ультиматум головы застенка Войцеха Голембиовского с требованием покинуть надел поселения. Заливский принял решение отступить к границе в сосновый бор на возвышенности, где провести рекогносцировку, составить донесение и по возможности, затаившись и прикрыв себя хвоей, заночевать в ожидании подкрепления, которое бы выручило его шляхетскую стаю. В сосняке еще кое-где лежал снег, а потому проблемы с питьевой водой не стояло. К тому же, шляхтичи, невзирая на Великий Пост, запаслись на всякий случай в своих переметных сумах и хлебом, и салом и, разумеется, горилкой. Сначала хотели среди панства тянуть жребий, кого послать к своим, но добровольно вызвался доставить письмо полковника пожилой поручик конной артиллерии Матеуш Колодзейский, весьма понадеявшийся на своего коня Чисавку, прошедшего с ним от Варшавы, Остроленки и до Кракова.

Понемногу смеркалось, но солнце уже было довольно сильным, устремившись к весеннему равноденствию, которое вот-вот настанет. Старый поручик ехал сначала на своем коне по тропе вдоль опушки соснового бора, держа путь на юг: слева от него расстилалось большое поле с озимью, и ничего не предвещало опасности, как вдруг с левой стороны от шляха, по которому они ехали в Казимиров, показалась черная точка и, приблизившись через минуту, раздвоилась, а вскоре он заметил три точки, двигавшиеся параллельно с ним, затем выехавшие на дорогу между полями, стараясь скакать ему наперерез. «Казаки, – мелькнуло в голове бывшего секретаря Яна Потоцкого, – это что же получается, нас предали в застенке…». От этой мысли Колодзейскому стало не по себе, а точки все увеличивались и увеличивались: Чисавка подустал, а у казаков были свежие выносливые татарские лошади. Расстояние все сокращалось, и тут поручик услышал за спиной в отдалении команду: «Стой!». Осознавая трагичность своего положения, что его могут взять с донесением русские, он пришпорил Чисавку, уже и так сильно запыхавшегося. Вторая команда: «Урядник Волков, пли!» Казаки, остановившись и спешившись, стреляли в него под углом, а потому первая пуля снизу пробила ляжку коню и прошла под наклоном в брюшину. «Бери чуть выше, чтобы всадника!» – раздалась третья команда, обращенная к другому казаку. Но пуля снова угодила в круп Чисавки, который, проскакав еще с десяток шагов в болевом шоке, рухнул на опушке между лесом и заиндевелой озимью, придавив собой Колодзейского, тут же услышавшего: «Ну что, Волков, пристрелили ляха?» – «Кажись, да, ваше благородие!». От этих слов польского поручика пробил страшный озноб, который он на мгновение ощутил тогда много лет назад в кабинете Яна Потоцкого от вспышки молнии. «Волков, Волкович, волк, волчьи зубы…», – шептал он как в бреду, освобождаясь из-под крупа уже мертвого коня, забрызганный его кровью, слизью и калом, вышедшим из разорванной брюшины. Отдышавшись и уверившись, что с ним все в порядке, а пакет с донесением цел, он схватил со стороны опушки кусок обледеневшего еще не вытаявшего снега и долго его ел, пытаясь заглушить в себе не проходившую тревогу. Потом брел дальше опушкой, изо всех сил стараясь миновать злополучный лес и выйти, наконец, на открытый простор: «Эх, хотя бы достичь того уже показавшегося угла, а там – свобода», – мечтал он, не представляя, кто его там ожидает. Солнце уже наполовину спряталось за горизонтом на западе, но еще освещало темнеющий мартовский ультрамарин небес. Колодзейский очнулся от своих рассеянных и перепутанных в клубок мыслей, когда увидел, что на самом краю опушки, за которым уже виднелся полевой шлях, его ожидал сидящий на задних лапах седой волк.

– Нет, нет… Это опять ты. Я больше не могу, – давясь от слез и от комка в горле, завопил престарелый поручик и бывший секретарь графа Яна Потоцкого.

Волк встал на четыре лапы и оскалился, но его рык вдруг отрезвил Колодзейского, вернув ему на пару минут сознание, и он начал повторять вслух на латыни знакомую с детства молитву, к которой никогда не прибегал в течение своей во многом бесчестной горделивой и вероломной жизни:

Áve, María, grátia pléna;

Dóminus técum;

benedícta tu in muliéribus,

et benedíctus frúctus véntris túi, Iésus.

Sáncta María, Máter Déi,

óra pro nóbis peccatóribus

nunc et in hóra mórtis nóstrae.

Ámen.

Радуйся, Мария, благодати полная!

Господь с Тобою;

благословенна Ты между жёнами,

и благословен плод чрева Твоего Иисус.

Святая Мария, Матерь Божия,

молись о нас, грешных,

ныне и в час смерти нашей.

Аминь.

За эти пару минут, думается, что Колодзейскому удалось прочитать молитву к Божией Матери ни один десяток раз. Волк успокоился, сел на задние лапы и с удовольствием, зевая и облизываясь, слушал молитву. Затем Колодзейского вновь ослепила молния и по направлению к солнцу, затем растворившись в нем, пронесся светящийся в лучах багровеющего ясного мартовского заката силуэт седого волка. Оказывается, христианами бывают не только люди, но и высшие животные.

Бездыханный труп престарелого польского поручика, испачканный конской кровью и конскими фекалиями, обнаружил, так и