Путешествие Хамфри Клинкера - Тобайас Джордж Смоллет

Ознакомительный фрагментменя ради собственного спокойствия душевного, и, однако, если бы это случилось, значит, он жестокосердный… Но это невозможно! Лживым и непостоянным бедный Уилсон быть не может! Я умоляю его не писать мне какой-то срок и не пытаться меня увидеть, так как гнев и горячий нрав моего брата Джерри могут привести к последствиям, которые сделают всех нас несчастными навеки. Доверимся же времени и непредвиденным случайностям, или, вернее, провидению, которое не преминет рано или поздно вознаградить тех, кто идет по стезе чести и добродетели!

Я хотела бы передать нежный привет молодым леди, но никому из них не надлежит знать, что вы получили это письмо. Если мы поедем в Бат, я буду присылать вам мои незатейливые заметки об этом знаменитом центре светских увеселений, а также и о других местах, какие нам случится посетить. И я льщу себя надеждой, что моя дорогая мисс Уиллис будет аккуратно отвечать на письма любящей ее

Лидии Мелфорд.

Клифтон, 6 апреля

Доктору Льюису

Любезный Льюис!

Я последовал вашим указаниям не без успеха и теперь был бы уже на ногах, ежели бы погода позволила мне пользоваться моей верховой лошадью.

В этот вторник я поехал утром на холмы, когда на небе до самого горизонта не было ни единого облачка, но не проехал и мили, как вдруг неожиданно полил такой дождь, что минуты в три я промок до костей. И откуда он взялся, черт его знает! Но он уложил меня в постель, думается мне, недели на две. Я и слышать не могу, когда хвалят «чистый воздух» на Клифтонских холмах! Как может воздух быть приятен и целебен там, где постоянно спускается чертов туман и моросит дождь?

Мое вынужденное пребывание в постели тем более невыносимо, что дома мне очень досаждают. Племянница моя сильно хворала после того проклятого происшествия в Глостере, о чем я вам писал в последнем письме. Она – добрая простушка, мягкая, как воск, и так же легко растапливается, но она не дура, ее девические таланты не остались втуне и образованием ее не пренебрегали: она пишет без ошибок, говорит по-французски, играет на арфе, танцует превосходно; к тому же она миловидна и у нее хорошие наклонности, но ей не хватает живости, она весьма чувствительна, и – ох! как она нежна! – у нее томные глаза, и она читает романы.

У меня живет также ее брат, сквайр Джерри, дерзкий щеголь, набравшийся в колледже дури и самоуверенности, спесивый, как немецкий граф, и такой же горячий и запальчивый, как валлийский горец.

Что до этого чудного животного – моей сестрицы Табби, – то вы ее знаете. Клянусь богом, она подчас бывает столь невыносима, что мне кажется, будто в нее воплотился дьявол, дабы мучить меня за мои прегрешения. Но я не знаю за собой никаких грехов, которые навлекли бы на меня такое семейное бедствие, так почему же, черт побери, мне не избавиться сразу от всех этих мучений? Слава богу, я не женат на Табби! И не я породил тех двоих. Пусть выберут другого опекуна, а мне и без того нелегко заботиться о самом себе и куда уж там надзирать за поведением ветреных мальчишек и девчонок!

Вам хочется знать подробности наших приключений в Глостере. Вкратце они таковы, и, надеюсь, продолжения их не последует.

Лидди была закупорена в пансионе, который оказался столь же плохим учебным заведением для девушек, как и монастырь, – хуже ничего нельзя было придумать! – и там она стала так же легко, как трут, воспламеняться. И вот, отправившись как-то в праздник на театральное представление – черт возьми, стыдно вам говорить! – она влюбилась в одного из актеров, красивого молодого парня по фамилии Уилсон. Негодяй скоро заметил, какое произвел на нее впечатление, и ухитрился встретиться с ней в одном доме, куда она приглашена была со своей воспитательницей на чай. И у них началась переписка, которую они вели через одну шельму – шляпницу, мастерившую капоры для воспитанниц пансиона.

Когда мы приехали в Глостер и Лидди переселилась на квартиру к тетке, Уилсон подкупил служанку, чтобы та передала Лидди письмо. Но Джерри завоевал такое доверие у служанки (каким путем – ему лучше знать!), что та передала письмо ему, и, таким образом, тайна обнаружилась. Не сказав мне ни слова, горячий мальчишка немедля разыскал Уилсона и, кажется, обошелся с ним довольно грубо. Театральный герой зашел слишком далеко в своем романическом приключении, чтобы снести такое обхождение, ответил белыми стихами, а засим последовал вызов. Они условились встретиться на следующий день поутру и порешить спор шпагой и пистолетом.

Я ровно ничего об этом не ведал, покуда у моей постели не появился утром мистер Морлей, который выразил опасение, не отправился ли мой племянник драться на поединке, ибо накануне вечером между ним и Уилсоном, на квартире последнего, произошел подслушанный Морлеем горячий спор, после чего они отправились в лавку по соседству купить пороху и пуль. Я тотчас же вскочил с постели и убедился, что племянник и в самом деле ушел. Засим я попросил Морлея разбудить мэра, дабы тот мог вмешаться в это дело как судья, а сам заковылял вдогонку за молодым сквайром, которого увидел вдалеке; он быстрыми шагами направлялся к городским воротам.

Несмотря на все мои усилия, я доковылял до места поединка только тогда, когда дуэлянты заняли свои места и насыпали порох на затравку своих пистолетов. По счастью, какой-то старый дом скрывал меня от их глаз, так что я на них обрушился, прежде чем они успели меня заметить.

Оба они растерялись и пустились было наутек в разные стороны. Но тут подоспел с констеблями Морлей, арестовал Уилсона, а Джерри покорно последовал за ним к дому мэра. Я ровно ничего не знал о том, что же произошло накануне, а дуэлянты хранили полное молчание. Мэр заявил, что со стороны Уилсона, странствующего комедианта, было весьма самонадеянно доводить дело до крайности в споре с джентльменом богатым и хорошего рода, и пригрозил засадить его в тюрьму по закону о бродягах. Но парень весьма горячился, заявляя, что он джентльмен и с ним надлежит обходиться как с таковым, а от дальнейших объяснений отказался. Послали за хозяином труппы, расспросили его об Уилсоне, и он сказал, что парень поступил в труппу в Бирмингеме с полгода назад, но жалованья никогда не брал, отличался хорошим поведением, заслужил уважение всех знавших его, и его, как комедианта, публика весьма ценила. Мне пришло в голову, что