Закат над лагуной - Сергей Цейтлин

Разговор шел на французском, на котором цесаревич редко говорил, потому что с женой Марией Федоровной, урожденной прусской принцессой фон Вюртемберг, с друзьями офицерами, да порой и с матушкой-императрицей он предпочитал разговаривать на любимом немецком – на языке порядка, Канта и военного дела. Только тогда, когда речь заходила о Вольтере и об энциклопедистах, цесаревич слегка наклонял голову набок, засасывал щеки и, скользнув язычком по небу, нырял в фонтан французской лексики.

– Я не знал, что на площади, рядом с кампанилой стоит Триумфальная арка, – удивился он. – Да и амфитеатр тоже неожиданное явление.

– Не только, мой искушенный наблюдатель, не только. Этот деревянный двухэтажный теремок, который вы видите справа, загораживающий церковь Сан-Джеминьяно, тоже был построен в вашу честь!

– Неужели?

– О, да!

– А что будет в амфитеатре? – прямодушно полюбопытствовал цесаревич, взглянув на Пезаро как избалованный, нетерпеливый мальчик, которому отец обещает новую игрушку. – То есть… гм-гм-гм… я бы хотел осведомиться, для каких мероприятий используется сей гениальнейший плод архитектурной фантазии?

– Сейчас, виноват, не могу Вам сказать. Но я вас уверяю, когда наступит положенный час, зрелище, которого Вы с супругой будете свидетелями, не оставит Вас равнодушными. Но давайте вернемся к столу, Ваше Сиятельство.

Стол был небольшим: по меркам Венецианского государства он, можно сказать, даже был интимным – на сорок человек. Подавали все, что водится в Адриатике и в землях Северной Италии: сарды ин саор^[10]; нежнейшие грансеолы^[11]; омары, приготовленные на пару; запеченный окунь с восточными специями; тюрбо в расплавленном с петрушкой масле; пюре из вяленой трески, отваренной в молоке; каракатицы, поджаренные в собственных чернилах; ризотто из лангустов и кальмаров и ризотто из белых грибов; тонко нарезанное прошутто Сан-Даниэле; запеченные гусь и кролик с мостардой^[12] и подливкой из сухого красного вина. Просекко, Соаве и Каберне лились каскадами.

Русские офицеры были одеты в атласные мундиры, на которых эполеты и звездообразные ордена сияли ярче самых драгоценных камней, украшающих зальные канделябры и жирандоли. С потолка громадные хрустальные люстры спускались к столу, как якоря на пир морских богов в глубине океана. Гул стоял такой, что все голуби от страха слетели с наружных подоконников и переместились на противоположную сторону площади, на балюстрады Новых Прокураций.

Днем к цесаревичу присоединились его самые близкие товарищи: гофмейстер генерал-аншеф граф Николай Иванович Салтыков с супругой и граф Александр Борисович Куракин, агамист. Последний был ровесником престолонаследника и своим шальным поведением имел на него влияние, которое не всегда встречало одобрение у императрицы. Граф Салтыков, добропорядочный государственный муж, воевавший в Семилетней и в Русско-турецкой войнах, наоборот, вызывал у Екатерины глубокое почтение, за что ему было поручено присматривать за придворными, да и вообще за общим порядком путешествия.

Молодые русские дамы – жены высокопоставленных офицеров и незамужние фрейлины Марии Федоровны – были наряжены в разноцветные парчовые платья с узкими лифами и глубокими вырезами. Кожа их была настолько свежа и чиста, что они не нуждались в пудре – лишь тонкий слой розовой помады и румянец, вспыхивающий всякий раз, когда они ловили на себе взгляды венецианских мужчин, подчеркивали их нежные лица. Волосы их были зачесаны в букли, а у некоторых украшены кружевом или жемчугом, и шелковые ленты, завязанные бантом, ласкали их тонкие шеи.

Прокуратор Пезаро собрал Коллегию мудрецов. Расфранченные островитяне в коротких напудренных париках и в бархатных, отделанных бриллиантами жюстокорах внимательно прислушивались к рассказам гостей, стараясь представить русскую природу, ее стихии. Они пытались разгадать, каким чудом спустя всего восемьдесят лет после основания Санкт-Петербурга эта далекая, отсталая, никого не интересующая страна сумела высечь для себя такую уважаемую нишу среди ведущих мировых держав.

– С какой храбростью, с каким дерзновением ваш великий Суворов брал Козлуджи! – воодушевленно рассуждал синьор Бембо, мудрец обороны. – Это же был решающий удар по туркам. С того сражения они больше не поднимались! Да, давно военное искусство не имело такого стратега, давно Европа не ведала таких побед!

– Ваши добрые слова глубоко растрогали бы Александра Васильевича, если бы он сидел среди нас сейчас, – с поклоном ответил светлоглазый граф Салтыков. – К сожалению, наш генерал не смог приехать с нами. Он назначен военным губернатором Крыма.

– Англичане его сравнивают с Юлием Цезарем!

– Что Вы говорите! – Салтыков не мог этому поверить.

– Да-да. А маршал Ришелье считает, что нрав Суворова похлеще даже нрава самого «короля-Солнце». Это не я выдумал, господа. Это наш посол в Париже нам сообщил. Все дворы Европы ждут не дождутся, чтобы принять вашего генерала, – сказал мудрец Гримани.

– Вот это да! А он на самом деле такой скромный.

– Дни Османской империи сочтены! – изрек кто-то из венецианцев.

– Да никто не собирается их трогать, – улыбнулся Салтыков.

– Да ладно, граф.

– Нет, правда, друзья. Нам просто ноги хотелось помочить в теплом Черном море. Наше Балтийское-то такое холодное. Пятки мерзнут.

– Аха-ха-ха-ха! – венецианцы заливались смехом.

– Это правда, что у вас в России температура зимой падает до минус тридцати градусов? – спросила Лаура Пезаро.

– Нет, неправда, светлейшая синьора, – усмехнулся граф Куракин. – Температура у нас доходит до минус сорока градусов. А иногда и ниже.

– Аха-ха-ха-ха!

– Салюте!

– За будущие победы! – крикнул мудрец официальных церемоний, поднимая бокал.

– За светлое будущее Российской империи! – произнес Гримани.

После долгого молчания Салтыков вытер салфеткой губы и задумчиво сказал:

– А вы знаете, господа, что победа – это враг войны? Это сказал сам Суворов.

На мудреца Бембо, сидящего рядом с Салтыковым, эти слова как-то странно подействовали. Он тоже задумался, даже чуть нахмурился.

– Как это понять, Ваше Сиятельство? – спросил Бембо.

– Не знаю, что точно имел в виду полководец. Можно только предположить, что истинный солдат, воюющий всю жизнь за свое отечество, за свою историю, уже герой, уже победитель, независимо от победы или поражения на поле битвы. Вера в себя, в свой народ, это и есть самый великий триумф. Но часто, когда мы увлекаемся военными победами, мы это забываем.