Личная война Патрика Финнегана - Крис Райт

Внутри оказалось почти сухо — прогнившая крыша протекала только в одном углу, и в этом месте на земляном полу амбара скопилась небольшая лужица. Я завел чубарого внутрь, расседлал, снял сумки и сверток с постелью, потом не без опаски взобрался по хлипкой деревянной лестнице на то, что когда-то было сеновалом. Там пахло одновременно пылью и сыростью. Я поворошил древнее слежавшееся сено (оно было противного серого цвета), набрал по углам небольшую охапку того, что выглядело получше и посуше, и спустился обратно. Нижняя ступенька лестницы подломилась подо мной, и приземление вышло более жестким, чем я рассчитывал. Поднявшись на ноги и собрав рассыпавшееся сено, я бросил его в кормушку уцелевшего стойла, а из остатков скрутил несколько жгутов, как следует вытер промокшего чубарого и завел его внутрь. Он ткнулся носом в кормушку и вопросительно глянул на меня. Я пожал плечами.

— Извини, приятель. В следующий раз будет овес, обещаю. А пока что мы с тобой живем на подножном корме. Уж травы-то у тебя сегодня было предостаточно, не делай вид, что не наелся. И нечего фыркать, раз уж пошел в разбойники — терпи. Мне тоже нелегко, но я не жалуюсь. Ну… почти не жалуюсь. Иногда. Это не считается.

Чубарый обнюхал кормушку еще раз, убедился, что в ней не появилось ни овса, ни ячменя, и принялся меланхолично жевать сено. Я наломал досок из крайнего, совсем развалившегося стойла и развел костер прямо на земляном полу. Я был не первым, кому пришло в голову переждать здесь непогоду, о чем свидетельствовали черные круги старых кострищ и валяющиеся тут и там пустые консервные банки. И банкам, и следам костров явно было не меньше двух или трех лет, и я надеялся, что сегодня гостей у меня не будет. Однако стоило подстраховаться, и я перетащил вещи наверх, на сеновал, и там же устроил постель, морщась от запаха пыльного, затхлого сена. Закончив с ужином, я затушил костер и забросал его влажной землей, так, чтобы кострище ничем не отличалось от своих собратьев. Теперь о человеческом присутствии здесь напоминали только витающие в воздухе запахи дыма, кофе и жареного бекона. Я рассчитывал, что они скоро выветрятся.

Мои предосторожности оказались не излишними. Посреди ночи меня толчком вырвало из сна резкое чувство опасности. Какое-то время я лежал с открытыми глазами, вглядываясь в кромешную тьму и прислушиваясь к ночным звукам. Прямо подо мной располагалось стойло моего чубарого, и он, судя по всему, дремал, потому что я не слышал ни вздохов, ни фырканья, ни переступания с ноги на ногу. Створка амбарных ворот поскрипывала на ветру, по жестяной крыше постукивали капли дождя, где-то вдалеке приглушенно ворчали раскаты грома. Все было тихо и спокойно. А потом моих ноздрей коснулся запах табачного дыма и виски.

Я продолжал лежать неподвижно, ловя малейшие шорохи. Вскоре послышались и шаги. Человек, судя по всему, был один. Он не стал ни зажигать лампу или свечу, ни тем более разводить костер, а ориентировался в темноте амбара исключительно на ощупь. Под ноги ему что-то подвернулось — скорей всего, одна из тех пустых банок, и он чертыхнулся и наподдал ее ногой. Банка ударилась о дверцу стойла чубарого, и тот, выдернутый из заслуженного сладкого сна, недовольно всхрапнул. Я мысленно выругался.

Послышалось чирканье спички, внизу мелькнул красноватый отблеск — ночной гость шагнул к двери стойла и замер, разглядывая чубарого. Потом отблеск потух — спичка догорела. Я услышал скрип открываемой двери — человек шагнул внутрь стойла. Потом раздалась лошадиная поступь — шаги моего чубарого.

Дальше выжидать не имело смысла. Изначально я не собирался выдавать своего присутствия, надеясь, что незнакомец — судя по всему, какой-то бездомный бродяга, — проведет здесь ночь, не заметив меня, и уйдет своей дорогой на рассвете. Но расставаться с лошадью в мои планы никак не входило. Стараясь двигаться бесшумно, я подполз к краю сеновала, а потом, примерившись, спрыгнул прямо на незадачливого конокрада.

Мы с ним покатились по утоптанной земле, служащей полом для амбара, чудом избежали копыт чубарого, флегматичности которого, как выяснилось, тоже был предел, потом я оказался сверху и сумел освободить правую руку для хорошего хука. Мой противник обмяк, и я воспользовался этим мгновением, чтобы выдернуть из-за пояса револьвер. Предплечьем левой руки я прижал его шею к земле, а правой приставил дуло к его подбородку и щелкнул курком.

— Сколько вас здесь? Говори, ну!

— Финнеган! — В голосе моего пленника прозвучали одновременно испуг и облегчение. — Я один, честное слово. Не убивай меня!

Я поднялся на ноги, сунул револьвер за ремень и помог ему встать.

— Слизи? Так это ты, бродяга, на старости лет решил в конокрады податься?

Он пробормотал что-то невнятное, озабоченно отряхивая штаны.

— Что-что?

— Я говорю, у тебя не найдется чего-нибудь пожевать, Финнеган? Во рту ни крошки с самого утра, да еще этот дождь… Я промок насквозь и закоченел, как ледышка.

Он жалостливо шмыгнул носом. Я только рукой махнул.

Вскоре заброшенный амбар снова озарился светом разведенного на полу костра. Слизи с удовольствие уплетал горячие содовые лепешки и запивал их кофе из моей кружки, которая вдруг волшебным образом начала источать запах крепкого дешевого виски. Меня он угощать не стал. Впрочем, я все равно бы отказался.

— А где мальчик, Финнеган? — поинтересовался он. Его щеки и кончик носа покраснели, и он со своей кудрявой седой шевелюрой напоминал добродушного подгулявшего Санта-Клауса, только без бороды. — Где малыш Джо?

— Там, где и должен быть. Дома, с мамой и папой.

— Да? — Лицо Слизи заметно просветлело, и он отхлебнул щедрый глоток — судя по всему, уже чистого виски. — Хорошо! Славный мальчишка этот Джо. Умненький, серьезный, да и боевой такой, не трус. Хотел бы я иметь такого сынишку.

— Он-то не трус, а вот ты, Слизи, цыплячья душонка. У тебя на глазах четверо мерзавцев издеваются над ребенком, а ты молчишь, словно так и надо.

— Тебе легко говорить, Финнеган. Попробуй скажи что-нибудь этому дьяволу Донахью. Он бы меня просто пристрелил, не моргнув глазом, вот и все.

— Какого черта ты вообще у него забыл? Донахью и его люди вечно ходят под виселицей. Решил составить ему там компанию? Нервишки пощекотать захотелось?

— Сам не пойму, как так вышло, Финнеган. Столкнулся с ними в одном кабачке, разговорились… Я выпил лишку, не помню уже, что он