Пепел - Павел Васьков

подняла голову, встала со скамейки и крепко обняла Константина. Она уже не плакала, но глаза были красные.

– Что-то случилось?

Еле сдерживая очередную порцию слез, Аня промолвила:

– Кристина умерла, ночью, сердце.

Костя не знал, что и сказать, да и пожалуй, в такой ситуации говорить было нечего. Он просто ещё сильнее обнял Анну, и так они и стояли несколько минут. Их прервала медсестра:

– Мы собрали все вещи, – с этими словами она поставила на скамью небольшой пакет с одеждой Кристины и оставила их.

– Хочешь, я останусь с тобой? – внезапно спросил Костя.

– Я сегодня отпросилась, хочу побыть одна немного, можем вечером встретиться, хотя ведь ты уезжаешь.

– Ты не поняла. Хочешь, совсем останусь?

– До конца праздников?

– Совсем, навсегда. – Костя, обычно не богатый на подобные проявления чувств, был удивлен самим собой.

Аня не ответила, она взяла молодого человека за руку. Костя положил цветы на скамейку, и они вышли из здания больницы. На выходе эмоции немного их отпустили, и они уже обсуждали детали похорон, как вдруг Костя увидел его. Михаил стоял как вкопанный перед входом в больницу и не решался войти. Он выглядел куда приличнее, чем вчера в Кирхе, причесанный и в чистой одежде, в руках его также был скромный букет цветов. Молодые люди подошли к нему.

– Добрый день, – он начал разговор первым, вполне бодрым голосом, – решил навестить Кристину. Как она?

Костя пожал руку Михаилу и сказал лишь одно фразу:

– Она умерла.

Ребята ушли. А это одинокий, потрёпанный жизнью человек, остался стоять на месте.

* * *

Город вытягивает жизнь из одних и даёт её другому. И наша задача оказаться тем другим, кому она будет дана. Город не прощает ошибки, но дает шанс её исправить. Город творит судьбы, творит жизнь. Именно в таком городе и произошла эта история, окончиться которой было суждено в квартире на набережной Мойки. Молодой человек по имени Константин, покачиваясь в кресле, придвинулся поближе к камину. В руках он держал книгу Марка Исаева под названием «Жизнь и судьба» и кипу бумаг. Он взял свой блокнот и написал в нем:

«Меня зовут Константин Барышев, и я хочу рассказать вам историю жизни Марка Исаева, жившего в Петербурге на стыке времен и поколений. Сейчас я держу в руках окончание его книги, и возможно, когда-нибудь весь мир увидит эту публикацию и оценит весь гений автора».

Молодой человек ещё раз пролистнул книгу. Немного задержавшись в конце, он увидел что-то, что внезапно заставило его зрачки расшириться, дыхание заметно усложнилось, ритм сердца участился. Следующим своим движениям он кинул книгу в камин, вслед за ней скомкал все рукописи и отправил их следом. Комната быстро наполнилась дымом, он открыл окно, и тот повалил на улицу. Он смотрел, как догорали последние огрызки бумаги, и уже ни о чем не думал. Костя взял свои вещи и вышел из квартиры. Внизу он закинул ключи в почтовый ящик, затем вышел из парадной, выкинул блокнот в урну и пошел. Спустя минуту молодой человек вернулся, достал блокнот, встряхнул его и направился в сторону вокзала.

Константин Барышев. Сборник стихов без названий

* * *

Знаю, в мыслях твоих закоулках

Пролетают беспечные дни.

Колыхают блаженные речи

Изумленных моментом волхвов.

И в пустыне усталых наречий

На арену выводят коров.

Горделивых, седых исполинов

Заменяют рабами на трон.

Вместо фресок рисуют картины,

На которых торгуют скотом.

Словно тени своих убеждений,

Приоткрыв многоликую пасть,

Выпускают на волю идеи,

Как использовать мнимую власть.

* * *

К тебе мой взор усталый обращаю.

Искать покой привык в твоих устах.

Тобой дышать привык за чашкой чая.

Вести беседы о несбывшихся мечтах.

В какие страны не поедем мы вдвоем?

В каких мы городах не побываем?

На берегах какого моря не с тобой,

Я буду наблюдать за облаками?

Несмелый друг, прости за пыл,

За молодую необузданную ярость.

Нам Бог простил, прости и ты

Нам эту неуверенную радость.

* * *

А помнишь? Пасмурно, мы на понтоне,

Фонтанка или Мойка, уже не помню.

А может, то был Тибр или Евфрат.

Стихи в стихиях водных растеклись мои, а я и рад!

А теперь прошу тебя, выйди.

На ключ снаружи, теперь все наружу.

Не смей сбивать меня с истинного пути.

На том пути мне истины не найти.

Уснул маньяк, во тьме маяк

Свой напрягает взор.

Проснулся вор, колышет тень.

Едва шагами слышен новый день.

* * *

Да, я хотел бы слагать стихи,

Как поэт Маяковский.

И как Циолковский, рассуждать о космосе и его освоении.

Быть в тонусе, как Владимир Высоцкий.

И в день прощания, в знак почтения, уснуть там, где уснул Бродский.

Но где одним суждено родиться,

Стать уважаемыми, полета высокого птицами,

Другим лишь малая роль уготована.

И вот она – ты идешь, разнося сервизы.

* * *

Под луной стареющей,

В свете фонарей разбитых,

На скамье, не спящий,

Человек лежит сердитый.

Через час-другой заполнился

Тротуар толпой спешащих.

Среди всех других запомнился

Взгляд его, в сторону чуть глядящий.

Он под землю и в вагон, в сторону вокзалов.

Я за ним, кто он такой?

Отчего мне лик его так знаком? Так важен?

Дверь закрылась, не успел!

Да уже теперь не страшно.

* * *

Сколько встреч нам надо,

Чтоб признать зависимость?

Сколько слов наружу нужно

Нам? Всю искренность

Высказать не смогу без допинга.

Разобраться бы, что за страсть, напасть

Так смогла, без предупреждения,

Без объявления войны?

И где теперь концы? Потеряли и не нашли.

Целовал тебя на Цветном,

Обожал на Никитинском.

На