Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон

в густой тени огромных кедров возле маленькой часовни сидела Кошечка. Она дрожала всем телом и никак не могла унять дрожь. Слезы лились ручьем из глаз, но Кошечка не замечала их. Сегодня она нанесла людям из самурайского сословия тяжкие увечья при большом скоплении народа.

Кошечка опасалась, что теперь, когда ее отец умер и она потеряла все свои права и привилегии, бывшую княжну Асано станут судить за содеянное не как знатную женщину, а как простолюдинку. Власти теперь не ограничатся тем, чтобы вынести официальное порицание и заключить ее под стражу в уютном доме кого-нибудь из знакомых. Нет, теперь Кошечку схватят, обезглавят над «ямой для крови» и выставят ее голову у дороги. Кошечка не боялась смерти, но приходила в ужас при мысли, что ее кончина окажется столь неприглядной.

Она не помнила, как очутилась здесь, не помнила, как пересекла реку, как миновала обнаженную в это время дня приливную полосу русла и оказалась в лесу. Кошечка помнила только лежащий на песке меч с отрубленной кистью, сжимающей рукоять, и человека, который полз по земле, а полоса крови тянулась за ним, словно разматывающийся ярко-красный сатиновый пояс.

Кошечка обхватила руками локти, пытаясь справиться с дрожью, сотрясающей ее тело, потом осторожно огляделась вокруг. Никого не видно. Территория храма святого Кобо Дайси[19] была обширной, и на ней размещалось не меньше пятидесяти строений. Хотя бодисатву Дзидзо-сама[20] любили в народе, эта маленькая часовня, судя по всему, посещалась редко.

Кошечка посмотрела на покрытую кровью нагинату, прислоненную к дереву, и задумалась: от этой улики надо избавляться. Она с трудом поднялась на ноги, разъяла свое оружие на составные части и понесла их к потемневшей от непогоды дальней стене часовни. Там она влезла на пожарную бочку с водой, поднялась на цыпочки и положила лезвие и древко нагинаты отдельно в бамбуковый водосточный желоб, который огибал карнизы молельни.

Затем дочь князя Асано сложила руки и помолилась за обе половины своего оружия. Они хорошо послужили ей. После этого она прошла к фасаду маленького храма. В глубине здания, за статуей Дзидзо, она смутно разглядела в темноте нагромождения позолоченных и украшенных резьбой деревянных изделий. Изображения богов, царей с синими лицами, больших цветов лотоса, обезьян и львов были свалены в одну кучу и забыты.

Молодая женщина просунула руку сквозь прутья оконной решетки и оставила в дар Дзидзо-сама свои четки, повесив их на выступ одного из светильников. Святой, как обычно, стоял в полумраке часовни в красном нагруднике и круглой шапочке, сжимая в руке посох паломника с железными кольцами. Звоном этих колец он разгонял на своем пути насекомых, чтобы не причинять им вреда. Улыбка, застывшая на каменных губах, утешала и ободряла. Когда Кошечка, почтительно пятясь, отступала от храма, ей казалось, что взгляд святого провожает ее.

Кошечка все еще продолжала плакать. Совет Мусаси: вынимая меч, всегда стремиться к уничтожению противника, — легче было принять умом, чем следовать ему в жизни. Соломенные чучела в тренировочном зале не истекали кровью, и уничтожение их не влекло за собой неизбежного и жестокого наказания.

Небольшой водопад, скатывавшийся с вершины холма, превращался ниже в маленький ручеек. Этот ручеек был забран в бамбуковую трубу и отведен к объемистому облицованному гранитом водоему, устроенному под сенью густых деревьев. На каменном бортике водоема лежал бамбуковый ковш. Кошечка зачерпнула меру холодной воды, затем ополоснула рот и омыла руки. Только теперь она заметила на своих ладонях красноту и ссадины — древко нагинаты сильно натерло их.

Потом Кошечка напилась и оглядела себя.

Шляпы и сундучка при ней больше не было: молодая женщина испытала такое возбуждение после схватки, что забыла их у паромного причала. Кошечка попыталась вспомнить, что находилось в ее сундучке, но не нашла в себе сил думать о вещах, связанных с недавним прошлым. Кроме того, шляпа все равно только повредила бы ей теперь: ее враги примутся искать комусо. И все-таки с открытым лицом Кошечка чувствовала себя менее защищенной.

Беглянка скинула потертое верхнее платье, сняла мешковатые штаны странствующего монаха и стащила с себя белое исподнее. Дрожа от холода, она пихнула нижнее белье в расщелину на склоне холма и завалила ее сухими сосновыми иглами. Верхнее платье Кошечка снова надела на себя, потом подпоясалась и ножницами обрезала широкий подол балахона, превратив его в куртку. Дрожащими пальцами Кошечка стала трепать свежеобрезанный край грубой ткани, чтобы придать ему надлежащий вид. После этой процедуры она разорвала штаны на полосы, обернула получившиеся обмотки вокруг своих длинных таби и закрепила их тряпичными лоскутами.

Затем Кошечка отвела в сторону бамбуковую трубку, из которой в пруд вливалась вода. Когда поверхность водоема стала гладкой, молодая женщина взглянула в нее, как в зеркало, развязала шнур, стягивавший ее прическу, наклонилась, свесив волосы над водой, и стала расчесывать их пальцами.

Приведя волосы в относительный порядок, Кошечка несколько раз обмотала их тем же грязным шнуром у самых корней, затем собрала пучок в кулак и ножницами решительно отхватила все, что находилось выше руки. Когда женщина разжала пальцы, на ее голове красовалась пышная короткая «чайная метелочка» — задорная мальчишеская прическа, напоминавшая кисточку, которой перемешивают чай во время приготовления. Остальные волосы Кошечка лишь немного подровняла, превратив их в челку и длинные пряди, свисавшие вдоль лица. Кошечка снова взглянула на свое отражение в пруду и сама удивилась произошедшей в ней перемене: из воды на нее смотрел красивый бойкий мальчик-подросток. И тут она заметила пятно крови на передней поле своей куртки.

Кошечка выпростала руки из рукавов, оставив пояс завязанным. Теперь ее стан был прикрыт лишь повязкой-харамаки, по-прежнему туго обернутой вокруг живота и груди. Кошечка подставила куртку под бьющую из трубки струю воды и стала тереть пятно, чтобы смыть если не всю кровь, то хотя бы большую ее часть.

— Стирать одежду, не снимая ее, — так, наверно, можно сберечь много времени. Надо будет поразмыслить над этим.

Тихий голос, который произнес эти слова, так напугал Кошечку, что она едва не вскрикнула. Беглянка тут же просунула руки в рукава, накинула на плечи мокрую куртку и поправила ворот. Потом повернулась лицом к незнакомцу.

Как большинство буддийских «светских монахов» (людей, дававших монашеский обет, но не уходивших в монастырь, а продолжавших жить в своем доме), этот человек брил голову наголо, хотя сейчас на ней вздымался легкий пушок — волосы слегка отросли. Он держал в руке посох и был одет по-дорожному, но почему-то двигался спиной вперед. Приближаясь к Кошечке, монах, близоруко щурясь, разглядывал ее через плечо.

Длинный