Грозная туча - Софья Макарова

«Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибирать надо. А мы своим судом со злодеем разберемся. Когда до чего дойдет, мне надобно будет молодцов и городских, и деревенских; я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу! Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы-тройчатки: француз не тяжелее ржаного снопа!».

Но все предположения эти разлетелись в прах, когда Кутузов осмотрел Поклонную и Воробьевы горы, на которых собирались дать сражение. Эти возвышенности отлоги с той стороны, с которой должен был наступать неприятель, и очень круты к стороне Москвы, а за ними тотчас протекает Москва-река. Проиграй мы сражение, и войска наши сброшены были бы с кручи прямо в реку.

Кутузов созвал военный совет в деревне Филях, в двух верстах от Москвы, и решил, что защищать Москву на этих горах нет никакой возможности. На этом совете присутствовал и московский градоначальник граф Растопчин и нашел, что Кутузов прав.

Первого сентября в то время, как решено было в Филях отступать за Москву, в самой Москве народ наполнял Успенский собор. День был воскресный, и службу совершал преосвященный Августин. После обедни народ толпой повалил к арсеналу запасаться оружием, чтобы идти, как тогда говорили, на три горы^[4]. К вечеру все затихло: большинство ушло за Драгомиловскую заставу присоединиться к нашим войскам, стоявшим лагерем на высотах около Москвы; остальные разошлись по домам и заперлись в ожидании чего-то грозного, страшного.

Григорий Григорьевич, как и все, не сомневался, что сражение будет дано, и ждал повестки от графа Растопчина.

После отъезда Анны Николаевны он велел все оставшиеся громоздкие вещи снести в средние сараи, установить по задним стенкам, замуровать их и заложить кулями с солью. Чего только не было там припрятано: сундуки с бельем, ящики с посудой, несколько цыбиков чая, целые десятки пудов сахара головами, зеркала, ковры, подушки, перины и мебель. Большая часть прислуги, в том числе и все женщины, уехали в Дмитров, а при Роеве остались только подкучер, здоровенный Аксен, да широкоплечий силач лакей Прокофий; они решились идти вместе с приказчиками и барином на три горы.

Стемнело. Григорий Григорьевич собирался уже лечь спать, как вбежал встревоженный Аксен и объявил, что пришел служка от ключаря.

Роев велел позвать его к себе.

— Что нового? — спросил он, когда вошел служка.

— Пропали мы, грешные! — заохал служка. — Москву, вишь, сдаем…

— Что ты! Не дослышал, что ли?

— Как не дослышать! Отец-ключарь явственно приказывал: «Беги, Игнат, оповести Григория Григорьевича, чтобы уезжал скорее из Москвы… Мы во Владимир этой ночью бежим». Уже из Успенского собора, — добавил служка, — чудотворную икону Владимирской Божьей Матери вынесли, а Иверскую — из часовни у Воскресенских ворот. Уж и в карету поставили…