Черный крест - Юрий Иванович Усыченко

продолжал Приходько. — Это не комплимент, я говорю, что думаю. Скажите, чего ради Блау примчалась сюда? Почему именно ее поставили начальницей приюта?

Клайд молчал.

— Почему она держится в разговоре с нами откровенно враждебно? Кто стоит за нею — более могущественный, чем она? С чьего благословения детям преподносят бредни об их родной стране?

Приходько сделал паузу, хотя и не ожидал ответа. Он говорил, обращаясь не столько к Клайду, сколько к самому себе.

В автомобиле царило молчание. Посвистывал ветер, пробиваясь сквозь щель неплотно прикрытого окна.

— Почему в своих розысках мы то и дело встречаем чью-то руку, которая путает карты, ставит преграды, создает бесчисленные проволочки? Вы сами знаете, что разрешение посетить приют мы получили только после самого настойчивого требования…

Шоссе было безлюдным. Спали протянувшиеся вдоль него селения. Свет фар выхватывал из темноты бесконечную линию бетона и, казалось, будто машина мчится по высокому темному коридору.

— Видите ли, Билл, — вы позволите мне называть вас так? — я никогда не занимался политикой. Я всю жизнь был военным, армейской службе посвятили себя мой отец и дед, а у нас военные стоят вне политики. Такова традиция, и не только традиция, а прямое требование, предъявляемое военным.

— Аполитичных людей нет, — упрямо сказал Приходько.

— Может быть, может быть… Я о многом думаю в последние месяцы и многое предстает передо мной в ином свете. Обещаю вам, что сегодня же поговорю с полковником.

…Обещание Клайда советский офицер вспомнил на следующее утро, когда к нему явился высокий рыжий сублейтенант и, небрежно козырнув, представился:

— Джеймс Глоговски. Еду с вами в этот чертов приют.

— Позвольте! — воскликнул Приходько. — А капитан Клайд?

— Ночью получил приказ срочно вылететь в Париж, оттуда, наверно, отправят в Штаты. По-моему, у старины Клайда неприятности. Говорят, он вчера поругался с полковником. А полковник не любит, когда с ним ругаются.

— Так, — многозначительно произнес Приходько. — Понятно. А русский язык вы знаете, мистер Глоговски?

— Ого! — радостно улыбаясь, воскликнул сублейтенант по-русски. — Мои папаша и мамаша из Борисоглебска. Это у вас в России был такой царь, в его честь назвали город.

— Спасибо за информацию. Как раз этого факта из русской истории я не знал… Однако не будем терять времени. Поехали!

— Не возражаю, — важно согласился Глоговски.

Когда машина подъехала к приюту, дом по-вчерашнему казался насупленным, враждебным. Но ждать у входа сегодня не пришлось, — дверь отворилась после первого же звонка. На пороге стоял средних лет мужчина с голубыми глазами на широком лице.

— Где начальница? — по-немецки спросил Приходько.

— Какая начальница?

— Приюта.

— Какого приюта?

— Этого.

— Здесь нет никакого приюта.

— Что?! — Шрам на щеке Приходько начал розоветь.

— Я не знаю никакого приюта, — тупо повторил неизвестный. — Это дом господина фон Экка. Господин фон Экк арестован, находится в тюрьме, а я…

Приходько оттолкнул его, вошел в вестибюль. Как вчера, здесь было тихо, холодно, пахло дезинфекцией и вошебойным порошком. Приходько дернул дверь в коридор, она отворилась. Пошел по коридору в столовую. Гулко отдавались шаги. Глоговски следовал за ним. Немец, бормоча о самоуправстве, угрожая жаловаться, плелся сзади.

Вот и зал. В нем все осталось по-прежнему — длинный стол, унылые стены, высокий потолок. Но и здесь не было никого.

Офицеры и единственный обитатель брошенного приюта обошли все помещение от чердака до подвала. В подвале обнаружили темную с прочной дверью камору, на полу которой валялась куча тряпья и соломы, несомненно, карцер для детей. Кроме длинного стола в зале, вся мебель исчезла, комнаты были тщательно подметены.

Наконец, вернулись обратно в вестибюль.

— Незаконный обыск! — громко сказал неизвестный, уставившись оловянными глазами на Приходько. — Я буду жаловаться.

Казалось, из шрама на лице Приходько сейчас брызнет кровь. Невольно, сам того не замечая, майор потянулся к пистолету.

Немец побледнел. Еще минута и он бросится наутек.

Приходько перевел дух. Прошло несколько долгих, очень долгих секунд. Пальцы майора барабанили по кобуре.

— Вообще-то мы действуем не особенно законно, — сказал Глоговски, до сих пор не проронивший ни слова.

Приходько круто повернулся к нему.

— Сублейтенант! Я требую ареста этого человека!

— Ареста? — спокойно переспросил Глоговски.

— Да! И немедленного!

— Во-первых, я не полицейский, — так же спокойно ответил американец.

— Вы представитель армии, оккупирующей эту зону.

— Во-вторых, — продолжал Глоговски, пропустив замечание Приходько мимо ушей, — за что его арестовывать?

— Он знает, где находятся советские дети, увезенные отсюда ночью.

— Гм, — задумчиво посмотрел в потолок Глоговски. — А были ли здесь вообще дети? Я не нахожу никаких следов приюта, о котором вы рассказывали.

— Ну, знаете, сублейтенант, — взорвался Приходько, — это уже слишком! В конце концов посещал приют я не один, а вместе с Клайдом, который носит такой же мундир, как вы.

Глоговски пожал плечами. Сказал с философским видом:

— Может быть, старина Клайд сидит сейчас в кафе и поглядывает на парижанок, может, находится еще дальше от нас. Утверждаю одно: вряд ли он думает о всяких там приютах и вообще о вчерашнем дне.

— Так, — сказал майор. — Состряпано здорово.

— Напрасно вы принимаете все близко к сердцу, майор, — прежним философским тоном начал Глоговски.

Приходько не дал ему договорить. Подошел вплотную, спросил, глядя прямо в глаза:

— У вас дети есть?

— Е-есть. — Голос сублейтенанта испуганно дрогнул.

— Где они?

— В Штатах.

— До́ма?

— До́ма.

— А у меня сын и жена пропали без вести. И у тысяч таких, как я, пропали. Вы это поняли?!

— По… понял.

— Ничего вы не поняли! Эх вы…

Презрение, ясно прозвучавшее в его словах, задело Глоговски. Но сублейтенант постарался скрыть свое чувство, чтобы не взбесить еще больше этого бешеного майора. Глоговски сказал примирительно:

— Жизнь есть жизнь, бывают в ней удачи, бывают и огорчения. Во всяком случае обещаю, что об этой темной истории доложу полковнику…

— Доложите! И пусть не думает, что достиг успеха, — перебил Приходько.

Глава вторая

ЧУЖИЕ ГОРОДА

«Брат» Кирилл Сокольский принял Сашу Калмыкова неофициально в одной из дальних комнат здания, занятого иеговистским «отделом».

Бывший белогвардеец, человек, мягко говоря, с бурным прошлым, ныне видный сектантский деятель, долго смотрел на юношу, который скромно остановился у порога. Глаза «брата» были пристальные, глубоко посаженные, окруженные сетью розовых старческих жилок. Склерозные румянцы выступали на щеках, подозрительные фиолетовые оттенки играли на носу. Однако в посадке головы, уверенных движениях не было ничего старческого.

— Подойди поближе, брат мой, — после долгой паузы сказал Сокольский привычно властным тоном. Голос его тоже не свидетельствовал о старости — металлический, четкий. — Я слышал о тебе… Сегодня ты отправляешься в мир, начинаешь самостоятельную жизнь. Она будет трудной, может, даже