В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики» - Тур Хейердал

Ревели буруны. Корабль вошел в проход в коралловом рифе. Вот они, совсем близко, — невиданные травы, поразительные деревья с исполинскими листьями… Сказка… Кроны шелестят, каждый лист трепещет, запах — словно в оранжерее. Просто не верится, что скоро мы будем бродить по этому лесу!

Медленно огибаем мыс, на котором раскинулся порт Папеэте — столица и узел коммуникаций французских владений в Тихом океане. Корабль остановился. Сейчас, сейчас к нам со всех сторон ринется рой лодок, а в них — украшенные цветами смуглые люди. Мы не могли больше сдержаться, и грянула, понеслась под пальмы песня, старинный гимн Таити: «Э мауруру а вау» — «Я счастлив»!

Если бы вдруг к нам на палубу попал простой конторский служащий из Европы, он принял бы нас за сумасшедших. Пожилой тучный композитор-американец с деревянной ногой запевал, грациозно танцуя вдоль борта. Цивилизованные люди? Только не мы! Мы — дети дикой природы, как те, которые вот-вот поднимутся с лодок к нам на корабль!

И вот появилась лодка. Одна-единственная. Моторная.

В ней, стоя навытяжку, руки по швам — белые мундиры. Мы слегка пали духом, но продолжали кричать, махать руками и петь. Никакого впечатления. Лишь один из мундиров поднес руку к фуражке, приветствуя. Лодка пристала к борту, встречающие поднялись на палубу. Два пальца у козырька, непроницаемое лицо… Паспорта, документы… Бумаги, печати, снова бумаги. Таможенный досмотр. И вот корабль степенно подходит к причалу. Толпы людей, пестрые зонтики, парижские моды, белые брюки с безупречной складкой, соломенные шляпки, яркие галстуки…

Мы было совсем приуныли, но тут деревянная нога опять стукнула о палубу, и мы, улыбаясь и размахивая руками, снова грянули дорогой нашему сердцу гимн. Встречающие вежливо похлопали и один за другим стали подниматься по сходням. Смуглые щеки женщин покрывали румяна, полные накрашенные губы сжимали сигареты. И однако, это они, знаменитые таитянские вахины, у каждой за ухом цветок.

Опытным взглядом красавицы оценивали приезжих мужчин. Последнее, что я видел, сбегая вместе с Лив на берег, — это как они выводили из камбуза нашего улыбающегося кока, обвешанного цветами и фруктами.

Что ж, Таити по-прежнему край женщин.

А на корабле весело гремел джаз. Чуть не плачущая англичанка и два улыбающихся таможенника сидели около патефона, прокручивая одну за другой пятьдесят пластинок. Местные правила предписывали проверять все пластинки — как бы кто не ввез враждебную политическую пропаганду…

«Татт-таттаратт-угу», — рвалось из недр патефона.

На пристани кипела жизнь. Носильщики и шоферы осаждали пестро одетых туристов, привезших горы багажа. Смуглые красавицы льнули к морякам. Раскосые торговцы расхваливали свой товар. Правительственные чиновники радостно обнимали друг друга. И всюду толкались островитяне, рассчитывая на сделку.

Плакали дети, гудели автомобили, а из нагретого солнцем железного сарая плыл сладкий, жирный запах. Там в тяжелых мешках лежала копра. Главный источник доходов Южных морей.

Путь к торговле и богатству!

Путь, уводящий прочь от дружбы и счастья…

Утром следующего дня мы стояли на набережной под сенью манговых деревьев. Огромный черный корабль с живой белой бахромой пассажиров и матросов вдоль всех палуб покидал порт. Вот он медленно скользит мимо крохотного зеленого островка в лагуне. Потом выходит за риф и исчезает в голубом просторе.

У самого горизонта мы приметили на фоне неба зубчатые горы Моореа; их силуэт напоминает разрушенную крепость. Моореа — ближайший сосед Таити. Маленький мирок, исторгнутый из пучины за тысячи миль от материков.

Растаял дымок «Комиссара». Все, назад пути нет. Сидим на клочке земли в океане. Ни кают, ни официантов. Теперь надо как-то самим добираться до далекого Маркизского архипелага.

В лагуне плавали удивительные яркие рыбки. Вот — красная как кровь. А вот — желтая, в черную полоску. Им посчастливилось: далеко не все виды смогли выжить здесь, в сточных водах Папеэте.

В лагуне, притягивая наш взгляд, мягко покачивались на длинных валах белые шхуны… Надпись на корме: «Тереора». Это она доставит нас на Маркизские острова. Дикий архипелаг далеко на севере, не тронутый цивилизацией. Когда она выйдет в море? Может быть, завтра. Может быть, через неделю. Или через месяц. Один лишь капитан, старик Брандер, знает точно. А ему и в Папеэте хорошо.

Вместе с потоком людей мы свернули на главную улицу. Женщины звонко смеялись, слезы расставания давно высохли; Папеэте — город радости. Звонкие велосипеды и набитые туристами автомашины сновали по асфальту меж низеньких дощатых лавчонок, заваленных товаром. Хрип граммофонов, скрип тележек с мороженым… Крикливые плакаты на китайском, французском, полинезийском языках; куда ни глянь — у всех только самое лучшее! И смуглые островитяне не пропускали ни одной двери, отдавая всю свою копру до последнего кусочка.

В этом-то хаосе мы и встретили Ларсена. Соотечественник, норвежец, Ларсен из Мосса! В соломенной шляпе и полосатых шортах. Ушедший на пенсию учитель.

Мы подружились и в тот же вечер были в гостях у его приятелей, в долине Фаутау, неподалеку от города. Опустилась тропическая ночь, по-зимнему черная и по-летнему теплая. Мы сидели за столом на обращенной к лесу террасе; вокруг коптящей керосиновой лампы на столе плясали тени пяти огромных пивных кружек. Полоска света дотянулась до стены. К освещенному пятну крадучись подбирались ящерки, чтобы молниеносно схватить какое-нибудь крылатое существо и тотчас укрыться с добычей в темный уголок.

Вот показался косматый паук, здоровенный, отвратительный, как кошмар. Вот что-то, шурша, вырвалось из мрака, метнулось к лампе, к стене, к нам, опять к лампе. Тощий кот вскочил на стол и схватил трепещущий комочек. Ночная бабочка исчезла в утробе кота. Тараканы и ящерки испуганно бросились наутек.

Где-то в безмолвной ночи родился шелест листьев: с гор подул прохладный ночной ветерок. Нам с Лив все казалось сказочным. Густой черный лес с огромными глянцевитыми листьями стоял перед нами глухой стеной, над которой на фоне звездного неба, венчая стройные высокие стволы, качались взъерошенные кроны кокосовых пальм. Южный Крест. Незнакомые звезды. Лежащий на боку лунный серп.

На лужайке перед домом выстроились какие-то тропические растения. Я различил большие гроздья бананов. А вот черные силуэты плодов хлебного дерева. Многие плоды были мне вообще незнакомы. Удивительный край! Вот эти длинные ветки, совсем рядом, протянулись от кофейного дерева! В саду тут и там посажены цветы. Поразительные цветы! А какой воздух! Теплый, дышащий плодородием.

Кто-то закудахтал на дереве. Куры — дикие куры, объяснил Ларсен. И рассказал, что они нередко несутся прямо на террасе. Хотя вообще-то яйца найти трудно: их уничтожают крысы.

Наши новые друзья