Город пробужденный - Богуслав Суйковский

— Херса! — воскликнула Кериза, узнав подругу. Еще полгода назад она была ее приятельницей, дочерью смотрителя больших цистерн. Но отец ее умер, а так как матери у нее не было, какой-то дальний родственник забрал ее в Тунес. А теперь она здесь, на этом табурете, перед домом позора… — Херса! Ты здесь? Что случилось?

Девушка метнула взгляд на дверь и торопливо, понизив голос, заговорила. В ее голосе звучала какая-то инстинктивная, хоть и беспочвенная надежда.

— Дядя продал меня, сказал, мол, ему тяжело меня содержать. Но это неправда. Он богатый, просто скупой. Продал меня одной бабе, что торговала травами и всем, из чего делают благовония. Знаешь, покупала лавсонию для хны, нард, миробалан, смолу дерева деллиум. А больше всего искала мандрагору. О, за большой корень хорошей формы можно получить даже талант золота. И вот пришел один такой старик и принес дивный корень. Вылитый человечек. Даже глаза были видны и злая ухмылка. Но он потребовал за него… меня. И та баба отдала. Ох, как охотно она меня отдала! А он сегодня привел меня сюда и…

— Продал тебя в лупанарий? — перебил Кадмос.

Какой-то толстяк, должно быть, мясник, потому что от него несло кровью и жиром, остановился и с любопытством прислушивался.

— Нет, только сдал внаем. О, Астарта, владычица наша, спаси!

— Подожди! — Кадмос, увидев ужас и отчаяние на лице Керизы, быстро принял решение. — Иди туда, за угол, и жди. Здесь… ну, здесь не место для девушки… Я попробую, может, что-то удастся сделать. А ты, — обратился он к Херсе, — слезай с этого табурета и веди меня к этой старой. Не бойся меня. А тебе нечего пялиться! — это было брошено мяснику, который подбирался все ближе. — Я беру эту девку на всю ночь. Ищи себе в другом месте.

Он не возвращался долго. В глубоких закоулках тесных улочек сгущался мрак, и Кериза уже начала беспокоиться, тем более что к ней все чаще приставали какие-то мужчины. Наконец из-за угла показался Кадмос, без слова вырвал корзину из рук девушки и зашагал вперед.

— А… а что с Херсой? Спаси ее, Кадмос! Я… я очень прошу! — Кериза была так взволнована, словно речь шла о самом близком ей человеке.

Рыбак что-то бормотал себе под нос и наконец взорвался:

— Ничего не поделаешь! Если бы ее продали, может, и удалось бы выкупить. Хотя и это дорого. Но так — и говорить нечего. Она должна приносить хороший и долгий доход своему хозяину и этой мегере, Атии. Ух, что за бес в бабьем обличье! Но я ей еще услужу. Зато теперь буду знать, куда водить пьяных нумидийцев.

— О, Танит! Значит, Херса…

— Ее уже этот толстый мясник утащил наверх, где у них кубикулы. Забудь о ней, и все. Не первая, не последняя. Обычное дело.

Кериза, немного запыхавшись, потому что Кадмос шел быстро, с трудом ловя ртом воздух, гневно проговорила:

— Бедная! Ах, какая бедная! Какой позор! И… и разве это по закону? Разве дядя мог ее продать?

— Не знаю, — Кадмос не обернулся и не сбавил шагу. — Я в законах не разбираюсь. По закону! По закону! Говоришь как дитя. У кого золото, у того и закон.

Он вдруг остановился, повернулся к Керизе и остро посмотрел ей в глаза. Он говорил быстро, страстно:

— Как ты сказала? Что это позор? Почему? Потому что она сидит нагая и завлекает мужчин? Так ведь не по своей воле! Хозяин велит, кнутом учит послушанию, вот и сидят. Какой тут позор! Если девка богата, в своем доме гостей принимает, золотом велит платить — ее зовут гетерой, ее уважают, сановники с ней советуются, женщины подражают ее нарядам. Если при храме, за большую плату, — зовется гедешот и почитай что жрица. А если вот такая, бедная, сидит нагая перед лупанарием — то она простибула. И в нее — грязью! Это, значит, позор! А девки бывают порой и умные, и добрые, и честные.

— Честные? Они?

— Я знаю, что говорю! Гончар тоже грязен, когда работает, но это не пятнает ни его мыслей, ни его чести. Была одна девка у того старого Никодема, что держал лупанарий за храмом Хусатона. Рабыня, каждый день сидела на табурете, а все же…

— Это та Метамира, в честь которой ты назвал лодку, — вдруг догадалась Кериза с непонятным для себя облегчением. Но тут же снова омрачилась, услышав ответ.

— Да, она. Я копил деньги, чтобы выкупить ее и жениться, но не успел. Я был в море, далеко, а тут какой-то сириец присмотрел мою девочку и купил. Я переломал кости этому Никодему, да что толку?

Он снова зашагал вперед, но продолжал говорить:

— Какой уж тут позор, если даже в храме Танит держат гедешотим. Никакое занятие не позорно, кроме… кроме как быть солдатом. Хотя и с этим по-разному бывает. Ну, поторопись, уже темно. Но мы, кажется, уже недалеко, да?

— Да, это уже наша улица. А вон там наш дом. Ты… ты войдешь со мной? Отец…

— Войду! — вдруг решился Кадмос. — Хочу познакомиться с твоим отцом. К тому же ты сама пригласила меня еще в порту.

3

Мастерская Макасса была во дворе, но жил он на самом пятом этаже огромного, похожего на улей дома. Это была настоящая развалюха, почерневшая и грязная; лестница, прилепившаяся к внешней стене, подозрительно скрипела под каждым шагом, но на это никто не обращал внимания. Почти все дома в бедных кварталах были такими.

Кое-где, особенно на нижних этажах, в окнах уже начали золотиться тусклые отсветы зажигаемых ламп. Этот слабый свет позволял лучше разглядеть ступени, но Кериза все же предупредила:

— Мы живем высоко, прости, но зато там и воздух чище, и вид у нас прекрасный. Дом напротив ниже, и над его крышей видна Бирса. Осторожнее, эта ступенька надломлена. Ох, нужно прижаться к стене, потому что Этибель идет с ведрами. Это моя подруга, она живет еще выше.

— А, Кериза, — окликнула та, — только возвращаешься? Значит, не слыхала, какой шум был в доме Герешмуна. Умереть со смеху… Ох, прости, я и не заметила.

Она окинула Кадмоса испытующим, почти кокетливым взглядом и сбежала вниз, позвякивая