Амурский плацдарм Ерофея Хабарова - Михаил Старчиков

Во время долгой дороги Серафим Негожий хорошо познакомился с мужичком в стрелецкой одежде, что прятался с ним под лодкой в Коломенском. Как и бывшего минцмейстера, его приговорили к ссылке и каторжным работам в Нерчинске.

– Да не стрелец я таперича вовсе! – признался тот в первом же разговоре. – Зовут меня Стёпка Куров, был я раньше на службе государевой да весь вышел!

Новый знакомый рассказал, что во время войны с ляхами служил под командой боярина и воеводы Василия Шереметева.

– Шли мы тогда всей ратью на Львов! – выкатив глаза, вспоминал былое Куров ночью у костра. – Войско стрелецкое, конница дворянская с артиллерией да гетман Цецюра с запорожскими казаками!

– А кто ж супротив вас был? – спросил кто-то в темноте. – Нешто сам король польский?

Подбросив в огонь ещё одно полено, рассказчик делано рассмеялся, хлопнув себя по колену.

– Скажешь тоже! Воевали нас гетманы Потоцкий и Любомирский да татарове поганые с ними из Крыма! Бились мы несколько дней, и никто не мог победить! Ох и покрошили мы гусар с крыльями да басурман проклятых! Потом обложил нас неприятель со всех сторон, и пришлось всему войску отходить к Чуднову!

В этот момент в лесной чаще дико завыла какая-то птица, отчего у всех каторжан невольно пробежал холодок по коже.

– А дале-то что было? – вмешался в разговор дюжий охранник, стоявший для вида несколько поодаль. – Кто верх взял?

– Приказал Шереметев связать возы цепями! – продолжил Степан. – Сделали мы подвижный табор, а сверху поставили пушки! Так и двигались с грехом пополам до самого Чуднова! Там на помощь к нам должен был подойти казачий гетман Юрий Хмельницкий!

Энергично жестикулируя, сказитель порой задевал руками ближайших соседей, но те лишь спокойно поправляли сбитые с голов шапки.

– Предал нас этот гетман клятый! – плюнул он в сердцах в огонь. – За нашей спиной уклал под Слодобищем с ляхами договор мирный! Прознав про то, к полякам немедля переметнулся Цецюра с запорожцами! Воевода понял, что дело безнадёжное, и тоже решил сдаться неприятелю!

Закатав рукав рубахи, Куров показал всем глубокий рубец на левом предплечье.

– От татарской сабли отметина! Как только побросали мы оружие, так басурмане всей кагалой полезли в наш лагерь! На аркан брали и князя, и простого стрельца! И я в плену их оказался, в самом ханском городе Бахчисарае! Только убёг я оттудова в Москву! А там, на свою беду, в Коломенское с народом решил прогуляться! Теперь вот каторжником стал, туды его в колоду!

После этих слов все вокруг громко расхохотались, похлопывая бывшего стрельца по плечам.

– Нашенской породы мужик! – сказал один из ссыльных, протягивая ему запечённую на угольях картошку. – На вот, поешь, братец! Небось, наголодался в татарской неволе!

День летел за днём, складываясь в бесконечные недели и долгие месяцы. Постепенно Серафим Негожий привык к постоянному пути, питаясь одними лишь сухарями да подножным кормом, который удавалось найти каторжанам в пути.

Впрочем, леса вокруг были обильны дичью, грибами и ягодами, а встречавшиеся на пути этапа реки – полны рыбой. Поэтому рацион ссыльных был весьма неплох и иногда даже обилен…

– И кто ж ноне в Нерчинске воеводой? – поинтересовался однажды Серафим у конвойного. – Под чьим началом мы, стало быть, лямку тянуть дале будем?

Поправив пояс с саблей, тот добродушно рассмеялся, показывая в ухмылке гнилые зубы.

– А тебе какая разница? Ну, боярский сын Толбузин, Ларион Борисыч! Зело дельный мужик, об нём по всей Даурии добрая молва идёт!

Негожий неспроста спросил про воеводу, потому как имелась у него одна задумка… Бывший минцмейстер прекрасно знал, что не было у России-матушки рудников своих серебряных. Потому и приходилось ему на монетном дворе европейские талеры в рубли перебивать. Однако в пути Негожий не раз находил куски руды, очень его заинтересовавшие.

«Должно здесь быть серебро! – часто думал он тайком, почёсывая пятернёй отросшую бороду. – Непременно должно! Ежели поиски толком организовать да местных людишек поспрашивать, наверняка место сыщется, где руда эта имеется!»

Об этом Серафим непременно хотел поговорить с воеводой, надеясь на его помощь и содействие.

«Если изыщу рудник, все вины с меня снимут! – мечтал он долгими ночами. – Глядишь, ещё и мастером сделают, над прочими ссыльными поставят! Найду себе девку справную, ликом и телом пригожую, женюсь да детишек заведу! А в Москву обратно не хочу, ну её, проклятую! Сгубила меня, как змея-искусительница!»

Тем временем маршрут их следования, пройдя через всю российскую глубинку, привёл партию каторжан к быстрым водам реки Ингоды.

– Дальше на плотах пойдём! – объявил стрелецкий голова Мамутов, отмахиваясь обеими руками от назойливого гнуса. – По Ингоде, да на Шилку, а оттуда и до Нерчинского острога рукой подать!

Все в партии были людьми мастеровыми, к делу сызмальства приученными, а потому работа закипела. Одни мужики рубили деревья да волокли их на берег, другие обрубали сучья и связывали надёжные плоты. На каждом из них для ночёвки даже соорудили по небольшому домику с дверями и небольшими окнами. Всего плотов вышло пять, на каждом разместились по двадцать ссыльных.

– Ну, с Богом! – перекрестился Мамутов, давая команду столкнуть плоты на воду. – Теперь не мы пойдём, а река нас понесёт! Рулевые, не зевайте, Ингода на пороги богата!

В рулевые был назначен и Негожий, пользовавшийся особым доверием начальства за серьёзность и обстоятельность. Напряжённо вглядываясь в извилистый берег, он то и дело поправлял ход плота длинным сосновым шестом.