Перешагни бездну - Михаил Иванович Шевердин

чуть ли не на руках торжествующих аскеров появился Аюб Тилла с растрепанной бородой и совсем черным лицом. Он, сопровождаемый угольщиками, прошел мимо подбоченившегося Кумырбека и даже не глянул на него. Юнус-кары бочком скользнул мимо Кумырбека и исчез за валуном. Показалось или нет — он разговаривал там с низеньким человечком в белой чалме. Откуда бы здесь объявиться еще одному книжному червю?

Но Кумырбеку было не до этого.

— Эй вы, горлодеры! — заявил он примирительно. — Поняли? По поводу свадьбы дарую жизнь бунтовщикам. Хотел поджарить подлецов… Ну уж ладно, добрый я. Великодушный. Пророк повелел мусульманам проявлять снисходительность. А ты, Аюб Тилла, благодарность выкажи! — Но Аюб даже не обернулся, и Кумырбек предпочел не заметить этого и продолжал: — Эй ты, Юнус-кары, маменькин сынок, господин буквоед, постучись к невесте и предупреди, пусть расчешет косы, что ли… умоется, что ли, глазки там… хэ-хэ, насурмит. Понимать надо, кто удостоил ее своим выбором! Сам полководец, сам датхо! Великий воин ислама! Должна предстать перед ним во всей прелести. Быть достойной, так сказать. Хорошо!

Поляна окунулась в прохладу, едва край медно-красного подноса-солнца коснулся порозовевшего снега на гребне Хазрет Султана. Зашевелились стебельки трав, зашумела листва кустарника, закачались над поляной темно-зеленые, почти синие, арчи. Запахи из котлов сулили радость плотного ужина.

— Эй! — добродушно покрикивал Кумырбек. — Пошевеливайтесь! Дастархан для зятя его высочества эмира! Чистый воздух, кристальная вода, красавица на краешке ковра! Чего еще надо мусульманину?!

Он развалился на грубой, видавшей виды кошме под нависшим над головой каменным обрывом и нетерпеливо поглядывал на хижину. Туда, едва волоча ноги, поднимался Юнус-кары. Его упрямая спина с коричневатыми полосами на рубахе от ударов камчи, вздернутые плечи, его упрямо загребавшие траву ноги очень не нравились господину датхо. Он раздул ноздри и заорал:

— Пошевеливайся, ты, кораническая закорючка!

Кумырбек совсем бы впал в ярость, если бы слышал, что бормочет Юнус-кары: «Кормить быка халвой! Мужлану, зверю такому — прелестную. Чтоб по тебе пятна эмирских милостей пошли». Кончиком раскрутившейся чалмы он утирал слезы.

Угольщики разбрелись по лужайке, враждебно поглядывали на своего главаря. Аюб Тилла куда-то исчез. Датхо даже не заметил, когда он ушел, и теперь вдруг завертелся на кошме, ища его глазами меж кустов и нагроможденных обломков скал, точно набросанных кругом руками великана Гуля.

Ликующий испуганный вскрик около лачуги издал Юнус-кары:

— Ее нет! В стенке дыра! И тетка пропала. — Он радовался, но и боялся. Он ждал, что сейчас произойдет ужасное. Он знал характер Кумырбека — вспыльчивый, сварливый, жестокий характер отвратительного злого джинна из сказки. Выпалит из маузера, ударит по зубам.

От неожиданности Кумырбек утратил дар речи. Привстал на кошме, снова грохнулся на нее. Едва не задохнулся. Не мог даже пошевелить языком. Все ерзал на месте, а левая рука его страшно и нелепо прыгала.

Угольщики-аскеры открыто радовались. Они еще не поняли, что произошло, но вслух они выражали свое удовлетворение:

— Хитрость одной женщины — поклажа сорока верблюдов! Ай, молодец девушка!

— Попал в яму вождь войска смерти!

— Теперь не достанется сереброликая полузверю, получеловеку!

— Убежала, змейкой скользнула наша пери!

— Подавится теперь дракон своим ядом!

Неизвестно, слышал ли Кумырбек, о чем говорили угольщики — воины ислама. Ему перехватило горло, в ушах гудело, он хрипел что-то совершенно неразборчивое. Наконец он, чтобы избавиться от удушья, поднял вверх бороду, чтобы глубже вздохнуть. И тут вдруг увидел высоко над собой чьи-то вцепившиеся в край скалы пальцы.

Кумырбек сразу пришел в себя. Предчувствие опасности подступило к сердцу.

Словно в гипнозе, он переводил глаза с углежогов на скалу и обратно, неспособный двинуться с места. Он даже не попытался встать, отскочить в сторону, когда вдруг ему на голову посыпались камешки, щебенка. Так застигнутый землетрясением человек не в состоянии порой оторвать размякшие ноги от зыбкого пола.

— Эй, — тупо застонал Кумырбек, — чего там? Что случилось?

Из-за края утеса высунулась голова Аюба Тилла.

— Это ты? — бормотал Кумырбек. — Ты, Аюб? Чего тебе там надо?

Удивительно! Хитрец, лис, прожженный, по-звериному осторожный басмач не сообразил, что даже появление человека над обрывом на шатком нагромождении камней и обломков опасно для находящихся внизу. Отупение какое-то сковало мозг Кумырбека. Или вообще он не мог допустить, что замыслил Аюб Тилла.

— Иди сюда, Аюб! Скорей. Надо ловить эту дочь греха. Змею.

— Ловить? — переспросил Аюб Тилла. Голос его звучал натужно. Руки его все еще расшатывали обломок скалы. — Кого? Сейчас я тебя поймаю.

— Иди сюда! Иди! Или я прикажу вырвать тебе ноги. Иди. Лови девчонку! Там кто-то посторонний шляется. Он, он! Лови!

Так верил в силу своего слова Кумырбек, так привык к беспрекословному повиновению своих бессловесных углежогов, что и сейчас ждал безропотного послушания. Душивший его гнев нашел разрядку в дикой брани. Он расправил грудь и дышал громко, с силой. Он забыл о девушке и всю злость обрушил на Аюба Тилла. Эй, чего это он торчит на скале, да еще вздумал копаться над его головой на краю обрыва и смеет беспокоить его — датхо, обсыпает сверху камешками и песком.

Неистово Кумырбек кричал:

— Слезай, ублюдок! Сейчас же слезай!

Верхушка скалы, хоть и растрескалась, поддавалась с трудом. Аюб по пояс высунулся из-за края обрыва и засмеялся:

— Ха! Поглядите, друзья, дракон! Настоящий дракон. Гнев его подобен леденящей зиме. Медведь взбесившийся. Если каждого медведя уважать за дородство, визирем придется его назначить.

Обращался он к толпившимся неподалеку на лужайке угольщикам.

Не сразу Кумырбек заметил, что магазинки у них не за плечами, а почему-то в руках. Команду он не давал, а оружие взято наизготовку.

— Что? Как вы смеете?! — захрипел, все еще не вставая с кошмы, Кумырбек. Сердце сжалось от боли. Он видел кружочки винтовочных дул, направленных на него. — Хорошо! Что? Кто? Не посмеете мусульмане — мусульманина!

— Не пускайте его! — закричал с высоты Аюб Тилла. — Пусть сидит, не шевелится… Он, Кумырбек, помрет позорной смертью.

— Что вы делаете?

Голос датхо звучал совсем жалобно. Наконец Кумырбек понял… Дело его плохо. Он пропал. Его аскеры осмелились угрожать ему винтовками! Угольщики и слова «нет» не произносили, а теперь в лицо тычут дула магазинок.

— Сейчас… минуточку, и узнаешь, — крикнул со скалы Аюб Тилла. — Душно нам от тебя… Душно от твоего господства, душно от твоего звериного нрава… Сейчас… Минуточку… Сейчас птица твоей души вылетит из клетки твоего тела. Ха… Только не из чистой дверки твоего рта, а… Ха! Сейчас тебя придавит гора из камней, и душа не найдет чистого выхода из твоего тела.

Задергался, заметался на кошме Кумырбек. Он мусульманин. Он веровал