Заповедь речки Дыбы - Юрий Александрович Старостин

Ребятам его, конечно, и сейчас есть делишки: разыскать и поднести цемент, детали пирамиды, которые попутно сбросили с вертолета еще месяца полтора назад; присмотреться, где можно найти воду, щебень для бетона, подыскать надежное место в затишке, где удобно приготовить и расположиться поесть: растопить лед или снег да заварить сейчас чайку покрепче с устатку. Но все равно это имело бы полный смысл только тогда, когда он уверенно скажет: место для геодезического знака вот здесь.

Какое-то время Степанов осваивался, но тревога мешала, и он решил, что пришла минута начать разбираться со смутным направлением.

Как раз в том месте, где должна была виднеться нужная вершина, на плече соседнего гольца, рядом с самым пиком, различался едва заметный выступ. Степанову он показался инородным, не принадлежащим соседу.

Соседний голец, до которого через полуцирк было по прямой километра три, обрывался к ним черной, на первый взгляд отвесной ровной стеной. Был он какой-то мрачный, совершенно голый, казалось, даже без лишайников. Белеющий в трещинах снег местами перечеркивал стену, но тоже не весело, а еще больше оттеняя черноту. Виднеющийся бугорок выглядел веселей — вроде черный, но больше в желтизну. Сперва-то Степанов обрадовался, но тут и охолодил себя: просто стена чуть ближе и по-другому освещена.

Несколько минут он выжидал, чтобы под солнцем оказалось ближнее облако, потом дальнее, смотрел через теодолит и в бинокль — уверенность не приходила. Ему очень хотелось верить в то, что видит ту самую — дальнюю вершину. «А, черт с ней, — в отчаянии думал Степанов, — рискну?» Но тут же спохватился: «Нельзя рисковать». Ведь если он ошибется, придется переделывать все. Но потом, не сейчас. И может быть, не ему. Это всегда соблазнительная мысль. Можно будет отдохнуть и пойти только на одну вершину. Потом можно будет вызвать вертолет и сбросить другой знак туда, где все сложится удачно. А этот — в пропасть. Сказать, что половину не нашли. Ведь не нести же эти железяки на себе вниз на площадку, где высаживал их борт. Не стоят они того.

Но другой Степанов, с которым ему порой было очень трудно ладить, говорил: эти железяки того стоят. Лишних нет. Они сейчас по ценности потянут, как драгоценный металл, столько в них вложено человеческого труда. Их везли через всю страну по железной дороге; хранили, выжидая навигации, грузили на судно и тащили морем; а сюда забрасывали вертолетом, час эксплуатации которого обходится дороже двух сотен. Да и не только в этом дело — выпуск карты отодвинется на целый год.

«Надо идти туда, — безжалостно, как не о себе, подумал он вдруг. — Посмотреть, а может быть, и знак там ставить. Тут не решить никак. Надо убедиться».

Он оторвался от теодолита и, тяжело опустив плечи, пошел к площадке меж двух больших камней, где ровно гудел примус.

— Ну что, Николаич, все хорошо? Кончил? Сейчас чайку попьем и начнем: дел здесь, ох, много. Я посмотрел. — Василий заметно повеселел и говорил оживленно. Работа, ее конкретность и понятность, успели плотно заслонить недавние неприятности. Он был на подъеме — жил, кипел истовой верой, что через самое трудное уже прошел.

Степанов часто ловил себя на том, что понимает своих людей настолько, что иногда и после долгого молчания может вслух продолжить их мысли. «Это, видимо, оттого, что жизнь наша здесь проста и понятна, и переживаю я то же самое, — думал он. — Вот, как после такого восхождения, сказать им — место не здесь, все рухнуло?»

— Есть, Вася, одна загвоздка. Надо собраться, вместе подумать. Где Станислав-то?

— Вниз спустился. Детали туда улетели. Две связки. И рассыпались. Кричал, что нашел. Будет поднимать.

— Помочь нужно было, — сказал Степанов жестко.

— Прогнал он, — с обидой выдавил Васька. — Привязал веревку и кричит — сам подыму. Спуск, кричит, опасный.

«Вот и он, где опасно, старается в одиночку, — подумал Степанов. — Может, так и правильно. Человечно. Но ведь не разумно. Годами уж проверено и жизнями — одному здесь никуда. Ни шагу».

— Пей, Николаич, остыл уж маленько, — Василий пододвинул Сергею закопченную банку из-под тушенки.

«Как же противно пить чай из этих жестянок, — стараясь скрыть неудовольствие, подумал Степанов. — Сколько уж лет вот так, а все не привыкну». Он вспомнил, как в этом году перед первым подъемом выложил из рюкзака Бориса кружки. «Лишний груз, — кратко сказал он тогда. — Консервы вывалил в варево — вот тебе и посуда. Чай попил — и в пропасть. Не нести. Здесь так». И опять он вспомнил Бориса, и опять подумал, как нужен был бы сейчас ему, им всем, неунывающий бывший танкист. Борис бы только и сказал теперь: «Значит, такая наша судьба. Ничего, сейчас плохо, после будет лучше. Думай не думай, а дальше жить надо».

Чай был очень крепкий, почти черный, вяжущий во рту, и Степанов допивал мелкими глотками, загрызая крошками колотого сахара. Он налил из котелка вторую банку и бросил туда кусочек льдинки. Лед таял, окутываясь прозрачной поволокой, но чай не светлел.

Тяжело дыша и редко шагая, снизу подошел Ташлыков. Он рукавом вытер крупный пот со лба, сел против Степанова на корточки, прочно привалившись спиной к камню, и было ясно: хорошо поработал, без роздыха, теперь минут десять не двинется с места, но уж снова наберется силы как следует. Прочный человек.

— Сразу все не вытащить, — отдышавшись, сказал он неожиданно легко. — На четыре связки разбил. Надо опять лезть. Ну, а у тебя как, Сергей?

— Идти надо вон на тот голец, через цирк. К соседу в гости. Посмотреть там, — допив чай, с расстановкой, тяжело, но и спокойно, уверенно сказал Степанов. — Вижу бугорок, а понять, что это такое, не могу. Может, нужная нам вершина, а может, скала соседа торчит. Наблюдателям очень сложно будет уголки мерить: луч слишком близко над препятствием проходит, если даже сосед не мешает, это помеха. Вдруг там камни какие можно сбросить, снять метра два. Сбросить, если скала разбирается. А может, и еще хуже дело обернется.

— А толку-то? Чего туда идти? Зачем? — выдал голос Ташлыкова: устал, злится. Всего ждал Степанов — недовольства, растерянности, сомнений, — но такого глухого неприятия, сопротивления сразу…

— Если это гребень соседа закрывает, то посмотрю оттуда. Появится возможность на ходу переделать проект, там будем строить. Если ничего лучше не придумаем.

После этих слов наступило молчание. И надолго. Все трое сосредоточенно смотрели на синее пламя примуса. И, видно, настолько заняты были своими мыслями, что не замечали даже — работает вхолостую, без пользы выгорает драгоценный бензин, которого все про