Клинок Журавля. Хроники Ведомства наказаний. Том 1 - Тай Хоу

Едва они вошли, Цао Цзянь и его товарищи усадили Юнь Шэнли за один из деревянных столов и, не обращая внимания на его протесты, всучили ему миску с едой.

– Что это? – спросил Юнь Шэнли, с подозрением глядя на мутную жидкость. Видимо, до этого его щадили и давали пресную, но привычную еду, а сейчас судьба точно решила сыграть с ним злую шутку…

– Это, Сяо Юнь, «Бульон чиновничьих забот», фирменная похлебка арены, – усмехнулся Цао Цзянь, кладя перед ним палочки для еды. Только Юнь Шэнли они вряд ли пригодились бы, потому что пища была слишком жидкой. – Не блюдо императорской кухни, но зато сытно. И живот никогда не вырастет, как у выскочек-чиновников.

Юнь Шэнли усмехнулся и скептически посмотрел на еду. В похлебке плавали странные куски, и цвет ее был почти серым, что не вызывало аппетита.

– После этого я точно останусь в живых? – Он взял палочки и аккуратно перемешал содержимое миски. Так нелепо будет, если он умрет от простой похлебки. А это звучное название… «Чиновничьи заботы»? В этой каше забот определенно больше, чем еды. Подобной пищи ему пробовать еще не доводилось, но он проголодался, да и выбора все равно не оставалось… – Есть у меня один знакомый, который бы с удовольствем попробовал эту… еду.

Юнь Шэнли вспомнил о Чжи Хане и не мог не улыбнуться при мысли о том, как переведет его на такое вот легкое питание. Обычно его подчиненный ел лапшу, сваренную на свином бульоне, и каково же будет его разочарование, когда придется на месяц отказаться от таких вкусных блюд!

– Эй, да ты прямо как Мин Фань, – заметил Цзян Фэн, наблюдая за его реакцией. – Тот тоже воротил нос от этой каши.

Юнь Шэнли на миг замер, но тут же взял себя в руки, спокойно отложил палочки и выпил похлебку прямо так. Вкус был далек от приятного, но голод заставил его сдержаться и не выплюнуть все обратно.

– Мин Фань… Это кто-то из бойцов? – поинтересовался он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал буднично.

Цао Цзянь тяжело вздохнул, как будто погружаясь в воспоминания.

– Да, он был тут с нами раньше. Бился как кабан, – произнес он, не отрывая погрустневшего взгляда от своей миски.

– Кабан, говоришь? – ухмыльнулся Плачущий Монах, ударив Цао Цзяня по плечу. – Да скорее как бык, которого ничем не остановишь!

– Нет, он был грозен, как сам цилинь[14]! – добавил Цзян Фэн, смеясь.

Они весело заговорили о Мин Фане, но Юнь Шэнли заметил, что в глазах Ли Шуня блеснули слезы. Бойцы явно тосковали по своему товарищу, и память о нем явно была для них чем-то важным.

– Я помолюсь за него и сожгу побольше бумажных денег, – сказал Плачущий Монах, потупив взор.

Цао Цзянь покачал головой, иронично усмехнувшись:

– Плешивый осел, тебе бы побольше думать о себе! Думаешь, чиновники ада примут твои молитвы после всего, что ты в бренном мире натворил?

Смех заполнил столовую, бойцы продолжили обсуждать свои дела, а Юнь Шэнли понял, что узнал достаточно. Он медленно поднялся из-за стола, отставив миску в сторону.

– Я, пожалуй, пойду.

– Эй, Сяо Юнь, куда так быстро? Мы только начали! – позвал его Цао Цзянь.

Но Юнь Шэнли уже вышел из столовой, обдумывая услышанное. Теперь у него не оставалось никаких сомнений в том, что Мин Фань был бойцом арены. Но за что его убили? Говорили, что Мин Фань был добрым и хорошим парнем. Большинство бойцов уважали его, так зачем кому-то причинять ему вред? Если только дело не касалось чего-то более серьезного.

Юнь Шэнли медленно вернулся с обеда в общую комнату, чувствуя странную тяжесть на сердце. Присев на свою жесткую кровать в углу, Юнь Шэнли попытался связать воедино все то, что было ему известно о смерти Мин Фаня.

Убийство точно было делом рук кого-то из бойцов. Однако присутствие в деле «Кровавой бабочки» и появление трупа у Ведомства наказаний… Нет, это точно произошло по приказу Иньхань. Неужели Ведомство наказаний так сильно ее задело, что она решила продемонстрировать свое могущество?

И все равно в голове главы мелькали мысли о собственной смерти, о том, что может ожидать его здесь. Если его убьют, станут ли подчиненные горевать? Чжи Хань навряд ли: он и бумажных денег в его честь не сожжет, как было принято для успокоения мертвого. Сунь Юань, может, и всплакнет, но быстро забудет, увлеченный новыми делами и заботами. Яо Линь… Тот, наверное, придет на его могилу и будет стоять с радостной и счастливой улыбкой на лице, мысленно благодаря хозяйку арены за такую помощь в отмщении.

Юнь Шэнли лег на деревянную кровать и уставился в потолок. Запястье все еще жгло из-за нанесенного клейма. Он провел пальцем по символу, чувствуя, как тонкая кожа покраснела, а рука слегка запульсировала от боли.

«Прошло не так много времени, а я уже стал одним из них… Преступником, чья жизнь не принадлежит самому себе», – подумал он с горечью, разглядывая поврежденное запястье.

Вокруг него стояла непривычная тишина, но Юнь Шэнли не сразу обратил на это внимание – только спустя несколько минут понял, что все остальные бойцы куда-то ушли. Комната, обычно наполненная громкими голосами, грубыми переругиваниями и похабными шутками, теперь казалась вымершей.

Задумавшись, Юнь Шэнли поднялся с кровати и принялся бесцельно бродить по тоннелям, неосознанно пытаясь найти других бойцов. В какой-то момент он свернул за угол и оказался перед самым входом на арену. Там было тихо, но стоило главе Ведомства прислушаться, как он различил приглушенные голоса.

Юнь Шэнли осторожно подошел ближе, стараясь оставаться в тени. Судя по голосам, там находились Цао Цзянь и Ли Шунь, которые разговаривали еще с кем-то. Юнь Шэнли снова прислушался, улавливая обрывки глухих, едва различимых фраз.

– …не зря начал подозревать. – Кажется, это Цао Цзянь. – Но вот действовал как последний идиот, торопился, словно его гнал кто-то. Сам себе яму выкопал.

– А у нас времени почти не осталось, и поспешные действия будут напрасны, ничего нам это не даст… – добавил Ли Шунь, наверняка снова складывая руки в молитвенном жесте.

Еще кто-то тихо отозвался, но Юнь Шэнли не смог разобрать ни слова. Он чувствовал, что разговор был крайне важен, что эти люди, возможно, знали что-то о цепочке событий, которая привела к смерти Мин Фаня. Но оставаться подолгу у входа на арену было опасно –