Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин

— Разве нет иного исхода? — спросила Старицкая, смотря в глаза старцу. — Скажи мне правду, святой отец, пожалей меня!

— В моем сане негоже лживить. Нет у тебя другого исхода.

— Когда я должна принять постриг?

— Сегодня, дочь моя.

— Сегодня? Это немыслимо!.. Я прошу, пожалейте меня, дайте день, только один день для моих дел! — Княгиня упала на колени.

— Невозможно, дочь моя.

— Почему?

— Я не могу нарушить царское повеление.

— Неужели царь так жесток?

— Грех так говорить, дочь моя.

— Ну, если нет, если я не в силах ничего сделать, — с отчаянием крикнула Мария Владимировна, — делайте, как велено царем.

Княгиня отвернулась к стене и замолчала.

На лице старца появилась грустная улыбка.

— Благодарю всевышнего, он вразумил тебя, — сказал он тихо. — Я иду готовить постриг…

* * *

Монастырская церковь была маленькая, но зато теплая. В церкви светло. Сотни свечей и лампад освещали иконы в золотых и серебряных ризах. Сверкали драгоценные камни.

Подсвечники и паникадила, сделанные искусными мастерами, из чистого серебра. Стены и потолок расписаны знаменитыми художниками. Иконостас, отделявший храм от алтаря, выделялся своим богатством и благолепием.

На небольшом возвышении перед алтарем, тянувшимся во всю ширину церкви, стоял архимандрит в широкой черной мантии, с клобуком на голове.

В церкви со свечами в руках молились инокини в одинаковых черных одеждах.

В сводчатой трапезной монахини раздели до тела трясущуюся от холода и страха княгиню Старицкую и надели на нее длинную рубаху из самого простого, грубого холста. Распустили ей волосы, густые каштановые пряди упали до самой поясницы.

Княгиня поняла, что больше не принадлежит себе, и находилась в безразличном состоянии. Откуда-то издалека она слышала слова настоятельницы, худой и высокой женщины, и старалась их строго выполнять. Больше для нее ничего не существовало. Она потеряла счет часам и не знала, день сейчас или ночь.

И вот раскрылись церковные двери. Княгиня распростерлась на холодных каменных плитах и медленно поползла через всю церковь к стоявшему на возвышении священнику. Ее рубаха задралась, оголила полные ноги княгини, но она не смела их прикрыть, оправить рубаху. Несколько монахинь обступили княгиню со всех сторон и закрывали ее наготу своими мантиями.

Инокини, стоявшие в церкви, запели заунывные, погребальные псалмы:

Объятия отча отверзти ми

Потщися; блудно мое

Иждих жите. На богатство

Неиждеваемое взирая

Щедрот твоих, спасе ныне обнищавшее

Мое да не презриши сердце.

Пение было страшное, душераздирающее, томящее.

Княгиня подползла к ногам архимандрита.

— Почто пришла еси сестра, припадая ко святому жертвеннику и святой дружине сей? — медленно выговаривая слова, спросил старец.

— Жития желая постнического, владыко святой, — запинаясь, произнесла княгиня.

— Обещаеши ли сохранити послушание преосвященному архипастырю и начальникам над тобой, от бога поставленным даже до конечного твоего издыхания?

— Ей-богу содействующу, владыка святый.

— Обещаеши ли пребыти в монастыре том, в нем же ты от начальства, аки от самого бога, указано будет, ничтоже себе созидая или храня, даже до конечного твоего издыхания?

— Ей-богу содействующу, владыка святый.

«Ох, если бы любимый вдруг появился в церкви и унес меня отсюда! Сейчас я смогла бы еще стать его женой», — мелькнуло в голове у княгини.

Наступил решающий миг.

Архимандрит взял из рук настоятельницы ножницы и бросил их на пол возле Марии Владимировны. Железо глухо звякнуло, но ей показалось, что ударил колокол.

«А что, если я не подам ему ножниц и откажусь от пострига? — подумала княгиня. — Нет, все равно погибну…»

— Подними и дай мне, если хочешь пострига, — сказал владыка.

Княгиня подняла ножницы и, приподнявшись, подала их владыке. Так было три раза. Три раза княгиня поднимала ножницы и вручала их владыке. Этим она подтвердила свою волю к пострижению, просила постричь ее.

И архимандрит, будто вняв наконец мольбам послушницы, в четвертый раз взял ножницы и отрезал ей четыре небольшие пряди.

— Сестра наша инокиня Марфа постригает власы главы своея во имя отца и сына и святого духа. Рцем вси о ней: господи помилуй!

— Господи помилуй! — многоголосо раздалось в церкви.

С этой минуты нет больше княгини Марии Владимировны Старицкой, королевы ливонской, а есть смиренная инокиня Марфа. Отныне она должна забыть все, что было за стенами монастыря.

Инокини, обступив новообращенную, одели ее в черные одежды.

Облаченная в широкую мантию, смиренная инокиня Марфа со свечой в руках стала на колени, простояла всю обедню и приобщилась.

Успенский-Богородицкий под Сосною женский монастырь принял под свои древние своды инокиню Марфу и дочь ее, королевну Евдокию.