Архипелаг Исчезающих Островов - Леонид Дмитриевич Платов

Ведь это был цвет тогдашней России. Передовые люди, в большинстве своем привыкшие к напряженной умственной деятельности! Некоторые, как мне удалось установить, занимались в ссылке этнографией, геологией, метеорологией… Да вот недалеко ходить за примером. В Океанске один ссыльный занимался изучением вечной мерзлоты…

Мы с Андреем насторожились. Лиза перестала вытирать посуду.

— Бывали разве в Океанске?

— Да… И по всему видно, замечательный был человек. Твердой воли, кипучей энергии! Мне показывали метеорологические приборы, сработанные им самим. В прошлом, кажется, был студент-географ или учитель географии. У меня записано…

Он стал вытаскивать из кармана какие-то бумажки и близоруко щуриться на них, но я нетерпеливо прервал это занятие:

— Ветлугин — фамилия?

— Ветлугин П. А. Да, правильно… — Савчук удивленно поглядел на меня.

Андрей встал и в волнении заходил по комнате. Лиза сказала с упреком:

— И ни словечка не написал! Бог знает о чем писал, а о важном…

— Лизочка! Разве я знал, что это вас интересует!

— Ну, что же вы замолчали? Рассказывайте дальше!

К сожалению, записи, которые Петр Арианович вел в Океанске, не сохранились.

С большой настойчивостью и терпением Савчук поднял один за другим сибирские архивы, но ничего не нашел в них, кроме нескольких скупых строчек. Это была просьба ссыльного поселенца П. Ветлугина разрешить ему выписку книг (список прилагался), необходимых для научных занятий. Книги, по-видимому, не были выписаны, потому что резолюция, перечеркивавшая просьбу, гласила: «Не желает ли П. А. Ветлугин повторить акмолинский инцидент?»

Из этого можно было заключить, что до Сибири Петр Арианович успел побывать на поселении в Акмолинске, где с ним произошел какой-то инцидент, и что по-прежнему, несмотря на гонения, интересовался наукой.

Оставил ли он мысль об островах в Восточно-Сибирском море?

Нет. Савчук слышал об островах от начальника местного порта Овчаренко. В молодости он был сослан на поселение в Океанск, когда тот еще назывался деревней Последней. Спустя несколько лет после Великой Октябрьской социалистической революции Овчаренко вернулся сюда, чтобы строить и укреплять советскую власть на Крайнем Севере.

С Ветлугиным они познакомились и подружились в ссылке году в 1915-м или 1916-м.

Петр Арианович считал, что сумеет завершить свое открытие лишь после революции, наступления которой ждал со дня на день. По его словам, природа островов стала ему окончательно ясна только здесь, на Крайнем Севере, и почему-то это поселило в нем тревогу. Что-то угрожало островам!

«Спешить надо, спешить! — нетерпеливо говорил Ветлугин, глядя, как ходят-качаются над головой радужные столбы северного сияния. — Спешить, чтобы застать!..»

Савчук беседовал с Овчаренко очень долго, стараясь восстановить в памяти все, что касалось последних месяцев жизни Петра Ариановича.

Когда Овчаренко и Ветлугина привезли в Последнюю, им показалось, что время остановилось здесь.

Старорусские обычаи и обряды еще сохранились в этой маленькой деревеньке за Полярным кругом. Вышивка на каком-нибудь полотенце повторяла узоры владимиро-суздальской Руси. На пирушках пелись величальные, подблюдные и жалобные, протяжные, каких не найти, наверное, даже в специальных сборниках песен XVII века.

Особенно запомнился Овчаренко запев про горе-злосчастье, от которого не укрыться людям ни в чистом поле, ни в лесах темных, ни в окиян-море.

Песня имела прямое отношение к жителям Последней, так как это были потомки крестьян, бежавших на север от помещичьего гнета еще при царе Алексее Михайловиче.

Нелегко пришлось им тут. Но с упорством, терпением и мужеством боролись они со своим горем-злосчастьем, переламывали, переупрямливали его.

Именно в такой вот деревеньке жил, наверное, отважный корщик Веденей «со товарищи». Может быть, даже происходил отсюда, из Последней, и много лет назад, помолясь богу и простившись с домочадцами, отвалил на своем коче от пологих здешних берегов, «чтобы новые незнаемые землицы проведывать идти».

С обостренным вниманием и симпатией вглядывался Петр Арианович в лица окружавших его крестьян, жителей Последней, теша себя безобидной иллюзией — стараясь угадать в них потомков достославного Веденея.

Еще раз — и в такой необычной обстановке — наблюдал Петр Арианович удивительную жизненную силу русского человека, который умеет примениться к любым, самым суровым, условиям жизни, не теряя при этом исконных качеств русского характера.

Все в деревне были безлошадными. На севере лошади ни к чему. Рыба кормила русских за Полярным кругом. Зимой жители Последней опускали сети под лед, прорубая ледяную толщу в два-три метра. Весной, с появлением «заберег» (протаявший лед у берега), начинали неводить.

Во время летней неводьбы деревня пустела. И стар и мал переселялись в летники, выстроенные на берегу океана.

Кроме того, в Последней промышляли песца, ладили и осматривали сложенные из бревен ловушки, называемые по-северному «пасти».

Топливо доставляла с юга река. (Вокруг не росло ни одного, даже самого маленького, деревца.) Все лето, не разгибаясь, собирало население деревни плавник на берегу или вылавливало его баграми из воды. На толстых стволах появлялись зарубки: кресты, зигзаги, «галочки», — владелец ставил свою «примету».

Требовалось очень много дров, потому что зимы были свирепы, особенно когда задувало с океана. Снег засыпал избы по крышу, приходилось откапываться, как после обвала.

Печален был здешний пейзаж. Куда ни кинь глазом — белым-бело: океан, суша — все сливалось. Тоскливо делалось при мысли о том, что пустыня тянется на сотни километров.

Труд был единственным средством против тоски. Надо было работать, работать: собирать плавник, жить с новыми хозяевами их напряженной, беспокойной жизнью.

Петр Арианович и Овчаренко хорошо понимали это.

— Через месяц, — вспоминал Овчаренко с улыбкой, — мы с Петрусем пропахли рыбой насквозь…

Помимо рыбной ловли, ссыльные занимались также охотой. Мало того. На Севере Овчаренко стал к наковальне — кузнечные поделки были здесь кстати. Петр Арианович с увлечением «подсоблял» товарищу.

Видимо, совместное пребывание с Овчаренко очень много дало Петру Ариановичу. Он отличался юношеской впечатлительностью и восприимчивостью, хотя возраст его подходил к тридцати. Думаю, что в политике Овчаренко стал для Петра Ариановича тем, кем был для него в науке академик Афанасьев.

Могло ли быть иначе?

Петр Арианович был арестован и выслан чуть ли не через два-три месяца после того, как сблизился с большевистским подпольем. В революционном движении был новичком и на Овчаренко смотрел с благоговением, снизу вверх.

Овчаренко и разжег Петра Ариановича мыслью о побеге.

Всю зиму 1915/16 года, а затем весну и лето 1916-го ссыльные жили нетерпеливым ожиданием. Вести о том, что происходит в России, доходили до Последней, правда с запозданием, путаные, искаженные. Петр Арианович, может быть, не разобрался бы в них. Но Овчаренко издалека учуял приближение бури, понял, что назревает революция.

Поэтому он