Криминальный Екатеринбург. Совпадения не случайны - Андрей Васильевич Кабанов

В советское время были два официальных места скупки золота. Это магазин «Кристалл» и это магазин «Бриллиант». То есть, граждане именно туда несли своё золото и сдавали его по скупочный цене. Была цена ювелирного изделия, а была скупочная цена. То есть, по цене лома драгметаллов. Его официально государство принимало как лом драгоценных металлов. Так вот. Они стояли, а очередь в эти магазины, чтобы сдать, была громаднейшая. Очень большая очередь. И люди стояли целый день, как за книжками вот, когда их не было, стояли в очередях с ночи, да? И тут тоже самое.

А вот эти скупщики золота, они подходили к магазину, людей выдёргивали и говорили: «Слышь, иди сюда». Допустим, в то время цена скупки золота была три рубля за грамм. Ну, и они говорят: «Давай я тебе дам два, но тебе стоять не надо». А ещё были моменты, и таких было больше всего, когда люди приносили ворованное добро. И им понятно же – сюда не сунуться, там же по паспорту всё-всё. А потом, менты же проверяли всё это золото. И они подходили всегда на скупку, и вот эти вот скупщики у них брали там по рублю, по рубль пятьдесят, зато всё возьмут. Причём брали-то ведь золотом, а там же были изделия. Изделия часто были с хорошими камнями. С бриллиантами были. Было старое золото, то есть всё, что воровали в городе, несли вот в такие скупки. И, как правило, все эти скупщики работали на «контору». То есть, через них раскрывались куча дел. То есть, все понимали, что люди, которые работают на скупке, это всё направлено на мусоров.

Потому что был такой случай… Когда я, мой кент Вардза и его друг решили поработать на скупке. Мы проработали на этой скупке ровно двадцать минут. Нас тут же арестовали, приехали моментально. То есть те, которые работают на скупке, они видят: пришли левые люди. Алё. Тогда не было сотовых. Пошли, позвонили. Принимают нас всех. Привезли в Горотдел МВД, всех привезли, а там человек десять работало. Но других-то отпустили, а нам так говорят: «Ещё раз появитесь, посадим». Я говорю: «За что?». Тогда была статья за оскорбительное приставание к гражданам. То есть, они могли по ней дать пятнадцать суток. Ну, если ты там скупишь ворованное, тебя уже посадят как скупщика краденого. И нам прямо сказали: «Даже не суйтесь сюда». А мы первый день там отработали и поняли, какие бешеные деньги там крутятся.

И вот скупка была заточена чисто под мусоров. Вот, и с Ройзманом – мало того, что они скупали здесь, они ездили по всему Советскому Союзу, Дима – очевидец, он с ними везде гонял. Дальний Восток, Москва, Ленинград – приезжали и работали. Но самая большая работа была, конечно, в Москве. И это тот случай, когда они поехали в Москву бригадой. И их даже принимали, они платили по полторы – две тысячи рублей, большие деньги по тем временам, но, чтобы отмазаться, платили такие большие деньги. И вот этот случай, когда Ройзман идёт на встречу. Приезжает на квартиру к отцу с сыном, у них было очень большой пакет золота ворованного. Он к ним заходит в квартиру, и был такой сигнал, что он выходит, а мусора должны залететь туда и их вязать.

Но в какой-то момент папа с сыном понимают, что это постановка, и папа хватает топор и начинает рубить ему башку. Значит, начинает рубить ему башку. Ройзман в кровищи залетает на кухню, берёт табуретку, он очень живучий, и выбивает окно табуреткой. А первый этаж и мусора всё поняли. Потому вот он и остался живой. То есть, он всю свою сознательную жизнь работал на скупке.

Причём, узнал я это от него, когда мы уже были в фонде. Я лично от него неоднократно слышал, что нет ничего слаще ворованного. Причём, он скупал иконы, он скупал антиквариат, он уже потом, когда у него появились деньги, он начал это вкладывать всё в картины. Причём, он мне сам лично рассказывал, что иконы, когда он их скупал, он все показывал операм. Опера уже ему говорили – в розыске, не в розыске та или иная вещь. И если оказывалось, что икона не в розыске, тогда он только со спокойной душой брал себе. Ну, понятно, что если они были в розыске, тогда этих людей принимали менты. Почти все, кто работал на этой скупке, фактически являлись внештатными сотрудниками вот этой всей херни. Вот.

Потом были ещё интересные моменты, причём и он сам этого не отрицает. Я от него многие вещи слышал, и я знаю, что у него коллекция картин, и коллекция умопомрачительная. Я от него самого слышал, что у него картин тогда, а это время, когда мы с ним познакомились в фонде, было порядка восьми тысяч в хранилище. У него даже здесь всё было завешено картинами Сажаева. Более того, к нему по-прежнему приносили и картины, и антиквариат, даже во время работы фонда. Он же такой был, Робин Гуд, такой рубаха-парень. Такой весь, ну, просто красавец. Например, вот погибал один художник, я уже не помню, то ли Коровкин, то ли кто, и его жена притащила ему целую коллекцию. Это то, что называется «Примитивное искусство». Очень красивые картинки. Они вот, где вот в фонде сейчас студия, там прямо ими завалено было всё. Он очень в этом во всём разбирается.

Он рассказывает красиво, это-это, иконы-картины. Причём, он научился работать по иконам. Я ведь понимаю, почему у него куча икон, которые выставляются. Вот, допустим, есть заявление на пропажу такой-то конкретной иконы. Люди приходят к нему и… не опознают свои икону. Он очень качественно научился это проворачивать. Вот, допустим, у кого-то украли икону и принесли ему. Он берёт её и реставрирует, раскрывает, и её уже не узнать!

До того, как отдавать в реставрацию здесь, в городе, он реставрировал свои иконы даже у мастеров Третьяковской галереи. Это потом, позже, он здесь начал иконы реставрировать у своих реставраторов. И вот потом все эти опытные, самые лучшие ребятки работали на него. То есть он, когда раскрывал икону, то есть, её очищали, отмывали, реставрировали, и она менялась, ну просто до неузнаваемости. Он