Знак Огня - Артём Сергеев

свой свёрток, и вручили мне палочку, осиновую, и я этой палочкой развернул тряпку, да обнаружил внутри маленькую куколку, истыканную иголками, и было в этой куколке столько своей злобы и столько чужой боли, что я громко охнул вслух, не сдержался.

— Вот-вот, — укоризненно поддержал меня Тимофеич, — сорок лет уже лежит, всё никак не истлеет, на ненависти держится. Померли уж давно обе, что та, что эта, а оно как живое, гляди, всё мечтает зацепить кого ещё, измучить, в могилу свести, гадость такая! Тьфу, погань!

— Совочек найдите мне, пожалуйста, — попросил я двух домовых, что стояли и смотрели на ими принесённое, — в сарае где-то был, железный такой, с деревянной ручкой. Видел я его сегодня там, не помню только, где именно.

Домовые мгновенно усвистали в подсобное помещение и, пока они там громыхали чем-то, я встал, достал ножик, да обновил рану себе на предплечье, добавив в мангальное пламя своей крови, причём щедро так. Тимофеич обалделыми глазами следил за мной, и я счёл за лучшее объясниться:

— Всерьёз же всё! Вдруг выскочит? А так кранты ему, с гарантией, я ведь кровью своей вчера двух ведьм упокоил, навсегда и без возврата, так что знаю я, что делаю, не переживай.

И Тимофеич понятливо кивнул, а потом, подумав, поклонился с уважением да застыл было в поклоне, подбирая слова, но тут, слава богу, домовые с совочком подскочили, прервали этот церемонный балаган.

— Спасибо, — поблагодарил я их, и они расцвели от удовольствия оба, — но приступим! Жить такое не должно, это точно!

И я палочкой закатил на совок куколку, тряпку, в которую она была завёрнута, тоже, от греха подальше и, раскочегарив огонь в мангале посильнее, бросил всё это туда.

Сначала не было ничего, два-три удара сердца не было, зато потом огонь взревел, загудел, как будто кислородом из баллона туда дунули, и заметалось в мангале что-то чёрное, и попыталось выскочить, и ускользнуть хотя бы копотью, чтобы осесть где-нибудь, чтобы сохранить себя мелким гнусом или хлопьями сажи, но шансов у него, у этого непонятного мне зла, не было, ведь не простой это был огонь, а тот самый, на крови моей, и управлял я им, как собственными руками, так что избавили мы дачи от этой погани, сожгли её всю без остатка.

— Вот и хорошо! — заценил мои действия Тимофеич, — вот и ладно! Вот теперь жизнь у нас наладится, точно вам говорю!

Я оглянулся, с кем он там, и увидел, что народу сказочного во дворе прибавилось, и все они держали осторожно в лапках что-то, и все вытягивали шеи, с восторгом глядя на меня и на волшебный мангал, и все радовались.

— Так! — сказал я им громко, — время не ждёт, ночь уже скоро, а потому! В очередь давайте, не толпитесь и не галдите, подходите по одному и кладите своё худо передо мной вот сюда, на эти кирпичи, а ты, Тимофеич, руководи, не допускай неразберихи и не отвлекай меня, потому что я занят буду!

И я уселся на кресло, нагнувшись вперёд и подобрав ноги под себя, устал за этот длинный день чего-то, и пошёл у нас работать конвейер по уничтожению застарелого зла, и чего там только не было.

Куколки были, амулеты и талисманы, сделанные чёрт его знает из чего, чуть ли не из жабьей кожи, заговорённые на зло великое, фотографии старые были, со следами проколов и без, какие-то крючковатые ветки, какие-то тёмные сучья, трупные тряпки и ремни, которыми когда-то воспитывали детей до визга и до крика, до ужаса безумного, сушёные пауки и трупики мух, меня даже передёрнуло один раз, когда змею мумифицированную притащили, до того она мразотная была, хоть и дохлая, вот ведь погань же, и постепенно я перестал всматриваться во всё это, пропал у меня интерес, нет там ничего полезного в хозяйстве, только боль и горе людское. Но так, наверное, и золотари-шамбошники не смотрят на объект работы своей, ведь незачем туда смотреть, ну что в дерьме может быть интересного.

И я перестал кривиться, и стал следить только за тем, чтобы не выскочило у меня ничего, не вырвалось хотя бы недогоревшим дымом на чистый воздух, и пошло дело, и стало мне легче, и смог я перевести дух.

— Пошли кого-нибудь в дом, — попросил я Тимофеича, неотрывно тёршегося рядом со мной. — там у меня квас вроде оставался. На донышке, но было, точно помню. А то пить охота, спасу нет, процедить да отжать только надо.

— Остатки сладки, — согласился он со мной и мгновенно отрядил за питьём зазевавшегося около нас подручного, но потом что-то сообразил и замер на месте, — а ведь нет домового у тебя! Точно нету! Не захотел никто из нас душегубу бывшему в услужение идти! А потом и соратнику его! А потом и наследнику, ведь чего натворил-то!

— Сообразил наконец, — усмехнулся я, кочегаря мангал, — нету, да. И дом мой по этому поводу сильно обижается и грустит, и просит найти. Есть у тебя кто на примете?

— Есть! — мгновенно сориентировался и обрадовался он, — есть, как не быть! Ну-ка ты, да, вон ты, под кустом грустишь который, а ну-ка, иди сюда!

И к нам в ответ на все эти его радостные вопли несмело приблизился молодой домовой, и глаза его были полны надежды.

— Бросили же недавно дом один, на двенадцатой линии! — взбудораженно и горячо объяснял мне Тимофеич, — хороший был дом, ладный! И семья хорошая была, с детьми, дружная такая! На лето только приезжали, правда, но и то хлеб! А теперь пропали! Вывезли недавно всё добро своё, отключили свет и воду, окна заколотили, двери законопатили, да и пропали, как и не было их! А у нас ведь в посёлке мест свободных нет, у нас ведь даже собачьи будки все заняты, вот до чего дошло!

— Но сюда не шли? — уточнил я, — что, прямо настолько хозяин плох был?

— Настолько, — решительно кивнул мне Тимофеич, — уж лучше к медведю в берлогу, чем сюда. А вот теперь, смотри, какая удача, и сарай у тебя ладный, и баня, и гараж — это ж сколько вакансий! Да это же почти все пустодомки наши место у тебя и найдут!

— Давай по очереди, — предложил ему я, — скопом не надо. На сегодня