Фараон - Кристиан Жак

И вот Лузи в Мемфисе – экономической столице Египта, расположенной на рубеже Двух Земель – Нижнего Египта с его Дельтой и Верхнего Египта, с его долиной Нила. Грандиозность храмовых комплексов и в особенности – святилища бога Птаха, Творящего Слова, покровителя ремесленников и архитекторов; непрекращающаяся активность в главном порту города, именуемом «Благоприятным путешествием»^[81], – все его изумляло, обескураживало своими масштабами. Лузи впервые видел такой большой город, со множеством улиц и двухэтажными домами.

– Я замолвил за тебя слово начальнику, – сказал писец-учетчик, который и привез Лузи в Мемфис. – Но предупреждаю: характер у него скверный. Не смотри, что он пузатый и с тремя подбородками! С виду лентяй и обжора, но мозги на месте, сказал – как отрезал. Если ты ему не понравишься, как ни бейся, повышения не получишь.

Контора городской управы в Мемфисе была обустроена не хуже, чем столичная, в Фивах. Целая армия писцов занималась своим делом, памятуя, что эффективность прежде всего. Чиновничье звание не было пожизненным, и горе тому, кто задремлет над папирусом! После назначения Рехмира, чья репутация и методы распространились также и на север, мошенники и фальсификаторы рисковали головой.

Стража, личный досмотр, потом – длинный коридор, ведущий к роскошному просторному кабинету. Владелец его и правда выглядел внушительно в своем деревянном кресле, сделанном на заказ под его немалый вес.

Взгляд его маленьких черных глаз мог смутить любого собеседника.

– А вот и наш Лузи… Я прочел твое досье. Навел порядок в этой отсталой деревне – поздравляю! А откуда ты родом?

– Из Дельты.

– Семья рыбацкая?

– Рыбацкая, да. Родители умерли в один год, и я собрал пожитки и уехал. Рыба уже стояла мне поперек горла. Работать в поле приятнее.

– Но полем ты не ограничился? Управлять деревней – дело нелегкое.

– Я привык заботиться о ближних. Когда всем хорошо живется, это ведь благо?

Три подбородка качнулись вниз и вверх.

– Человек порочен от природы, – заявило высокое начальство. – Если его не приструнить, добра не жди. Моя задача – следить, чтобы сотни лентяев и ловкачей ходили по струнке! И ты не лучше прочих.

Лузи бы возразить, но от неожиданности совершенно опешил.

– Ну, хотя бы не споришь… Остается выяснить, точно ли ты поприличнее, чем остальные, и достаточно ли сноровист, чтобы навести порядок в захиревшей столярной мастерской.

– Зернохранилище удалось построить, потому что селяне меня слушались. А в этой мастерской будут ли мне подчиняться?

– Как себя поставишь…

– Мне дадут статус начальника?

– Да, но этого может оказаться мало.

– Я попробую. А что с моей деревней?

– Пошлю к ним молодого надзирателя, будет распоряжаться в твое отсутствие. Не справишься – вернешься назад. Справишься – выберут нового старосту.

* * *

В тишине моей усыпальницы, ярко освещенной, я рисую существ, населяющих «Четвертый час ночи» из моей великой книги, и иероглифы, складывающиеся в легенды и заклинания, которые нужно произносить.

Путешествие «Третьего часа» изнурительно, да и это не легче.

Солнечной ладье предстоит завершить свое плавание на стене, смотрящей на запад, пройдя по подземному царству^[82]; подчинив змей-хранительниц и взломав три двери, она следует по таинственным путям, волнообразным и отлогим.

Солнце тускнеет, и воды в этой стране теней мало. Бурлаки тянут ладью по бесплодной песчаной земле, свет творения грозит вот-вот исчезнуть, а вместе с ним и все живое. Всему, от звезды и до последнего камешка, включая людей, грозит погибель.

На носу и корме погибающего судна – кобры-защитницы, которые не дают убийцам, затаившимся во мраке, наброситься на ладью и ее разрушить. Другие змеи, крылатые и с ногами, при необходимости помогают им сражаться.

Бог надзирает за сохранностью священного Ока, содержащего в себе все принципы творения, – это Тот, мой добрый гений, покровитель письма и магических заклинаний. Если бы не его присутствие, демоны преисподней разорвали бы Око на части.