Братство Святого Грааля. Амулет воинов пустыни - Райнер М. Шредер

— Они непригодны для дороги, которую мы должны пройти, — говорил рыцарям бедуин. Торговцев, которые пытались заверить их в обратном, Джамал называл презрительным словом «харамия», что означало «шайка». — Все эти верблюды с рождения жили на пастбищах. Ни один из них не отучен от питья в полную глотку.

— Что это значит? — поинтересовался Морис.

— Верблюд, который от этого не отучен, сможет обходиться без воды не больше трех дней, — объяснил бедуин. — Этого достаточно для каравана, который каждые два дня будет встречать на своем пути оазисы или колодцы. Но тому, кто собрался в Ливийскую пустыню, нужны животные, способные обходиться без воды по десять дней и дольше. Чтобы приучить верблюдов к этому, их надо забрать с пастбища и специально готовить. Обычно это начинают делать за четыре недели до похода через пустыню. Лишь в ночь накануне выхода им дают напиться вволю, чтобы они набрали в себя как можно больше воды. И чем медленнее они пьют, тем больше воды набирают. Опытный бедуин поит верблюдов в течение многих часов. Нет, на верблюдах, которых я видел, мы никогда не доберемся до Дарб эль-Арбайяна.

— Что это за «дорога сорока дней», до которой мы должны дойти? — спросил Герольт.

— Это название древнего пути, который ведет к дальнему, западному Магрибу через оазис Сива. По нему прошли уже многие поколения торговцев солью и рабами, — ответил шейх Салехи. — Число «сорок» в этом названии не имеет особого значения. Оно лишь говорит о том, что идти по дороге Дарб эль-Арбайян придется долго. Мы должны выйти на эту дорогу в оазисе Сива. Затем нас ждет еще примерно полмесяца пути, и только тогда мы выйдем к побережью.

— Но если в окрестных деревнях нельзя найти верблюдов, способных перейти пустыню, где же их взять?

— Нам остается только ждать Селима Мабрука, — пожав плечами, сказал шейх Салехи. — Этот бедуин — опытный странник. Как никто другой, он умеет ухаживать за своими верблюдами и готовить их к походу через пески. В ближайшие дни его караван должен вернуться из страны племени бишарин. Она расположена к югу от Аль-Фаюма. Я хорошо знаю Селима, и мы с ним обо всем договоримся.

— Дай-то бог, чтобы мы действительно ушли на его верблюдах. Желательно уже сегодня, — озабоченно пробормотал Морис. — У меня земля скоро под ногами гореть будет.

— Я знаю, что вас беспокоит, — сочувственно сказал бедуин. А затем с мягкой улыбкой добавил: — Но лишь глупец станет трясти дерево, на котором не растут плоды. Зато сладость успеха заставляет забыть о горечи ожидания.

По дороге к дому Абдаллаха Герольт подумал, что горечь ожидания они вкусили полной мерой. После разговора с Джамалом прошло уже пять дней, а Селим Мабрук с его верблюдами все еще не возвращался. Между тем беглецов могли начать искать на берегах Нила выше Аль-Кахиры. Беспокойство, напряженное ожидание и вынужденное безделье с каждым днем подвергали самообладание рыцарей все более серьезным испытаниям. В воздухе повисло раздражение. А поскольку Джамал посоветовал рыцарям и сестрам не отлучаться со двора без особой нужды и избегать ненужных встреч с жителями деревни, возможности побыть в одиночестве ни у кого уже не оставалось.

Тарик, казалось, был единственным, кто сохранял спокойствие и не тяготился однообразной жизнью в ожидании. Он либо занимался резьбой по дереву, либо играл с Элоизой в шахматы — этой игре он научил девочку сразу же, как только беглецы прибыли в Харгу. Шахматную доску он рисовал на песке, а вместо фигур использовал камни, которые помечал с помощью ножа. Остальное время Тарик посвящал сну в каком-нибудь тенистом месте.

Мак-Айвор с каждым днем становился все молчаливее. Он даже на двор не выходил, и все время сидел, изнывая от жары, в полутьме крестьянского дома. Хотя шотландец не заводил об этом речи, Герольт догадывался, что он мысленно возвращается к потерянной любви своей юности и мучается под бременем вины.

Да, с этим убийственным бездействием надо было кончать. Пора уходить отсюда и принимать вызов пустыни. В песках им придется потратить немало сил в борьбе с опасностями, которая отвлечет и от тягостных раздумий, и от рискованных игр в любовь.

Финиковая плантация подступала сразу к невысокой каменной стене, окружавшей двор. Через небольшой проем в стене, не имевший калитки, Герольт вошел внутрь и посмотрел направо. Абдаллах как раз поливал свое небольшое поле, на котором росла дурра^[39]. Недалеко от феллаха крутилось колесо, с помощь которого он поднимал воду и пускал ее в оросительные канавы. В тени колеса сидели, склонившись над шахматами, Тарик и Элоиза. Герольт мысленно поблагодарил Бога за то, что по крайней мере левантиец и маленькая отважная девочка продолжали держать себя в руках и не поддавались унынию.

Дверь дома была полуоткрыта, и когда Герольт вошел внутрь, он сразу увидел Мак-Айвора. Но на этот раз шотландец не забился, как обычно, в темный угол, чтобы предаваться там тягостным воспоминаниям, а держал в руках черный деревянный куб со Святым Граалем. Рядом с ним на циновке лежали странный амулет и свиток пергамента — письмо парижскому комтуру, которое вручил им аббат Виллар. Пальцы Мак-Айвора ощупывали то пятилистную розу из слоновой кости, узор, покрывавший одну из сторон ящика, то драгоценные камни, украшавшие обитые золотом углы черного куба.

— Что ты делаешь? — испуганно крикнул Герольт. Уж не пытался ли Мак-Айвор узнать секрет механизма, закрывавшего куб? А может быть, он уже раскрыл этот секрет и теперь собирался достать Священный Грааль?

Мак-Айвор вздрогнул. Черный куб чуть не выпал из его рук. Он молча взглянул на Герольта — казалось, его голос будто вырвал шотландца из сна.

— Что ты делаешь? — повторил Герольт.

— Я… я просто хотел еще раз подержать его в руках… и полюбоваться им, — виновато прошептал Мак-Айвор. Но тут же он овладел собой: — Это не то, о чем ты подумал!

— Да? И о чем же я подумал? — спросил Герольт, с трудом выдерживая спокойный тон.

— Ты знаешь. Но поверь, дело совсем не в этом, — заверил его Мак-Айвор. Через дверь и окно в комнату попадало мало света, но Герольт заметил, как покраснел его брат по ордену. — Честное слово! Клянусь Пресвятой Богородицей и своей честью, что я не намеревался открыть куб! Просто мне вдруг захотелось снова увидеть его и еще раз подержать в руках. Ведь мы не можем вынимать его, когда захотим, даже во время наших молитв, потому что рядом всегда находится какой-нибудь посторонний, которому не следует его видеть. Вот и вся причина, клянусь тебе!

Подозрения Герольта исчезли так же быстро, как и пришли. Мак-Айвор дал честное слово, и ему нельзя было не верить. Герольт знал, как шотландец дорожит своей честью.

— Я тоже хотел бы видеть его хотя бы во время наших молитв. Но пойми, это очень опасно.

— Знаешь, о чем я давно себя спрашиваю?

— Нет. Чужие мысли я читаю с большим трудом, — дружелюбно пошутил Герольт. — Тебе придется мне помочь, Железный Глаз.

— С тех пор как мы прошли второе посвящение и аббат Виллар поднес Святой Грааль к нашим губам, я постоянно задаюсь вопросом. Как ты думаешь, отпущены ли нам грехи, которые мы накопили до того момента, как выпили из священной чаши? — сказал Мак-Айвор. — Будут ли после этого спасены наши души?