Три богатыря и принцесса Египта - Татьяна Игоревна Курочкина

– Давай рассказывай, – потребовал Добрыня.

– Подлый Дурило! – заявил самозванец, перекрикивая свист ветра. – Он увёз их очень далеко. Туда, где жара.

– Кто это, Дурило? – спросил Илья.

– Это тринадцатый месяц, – объяснил Дед Мороз. – Они все думают, что он ничего не умеет, что он бесполезен.

Алёша изумлённо воскликнул:

– Как тринадцатый? Месяцев всего двенадцать.

– Так в том-то и дело! – Бросив поводья, самозванец вскочил на ноги и гордо расправил плечи. – Но он ещё сумеет всем доказать... – Тут он понял, что дал маху, и быстро поправился: – Он мстит. Понимаете? Мне он ничего сделать не может и поэтому мстит моим друзьям. Вместе мы вмиг его одолеем.

Сани летели над заснеженным Киевом. Внизу вовсю шли праздничные гуляния: народ водил хороводы вокруг ёлки, пел песни и запускал фейерверки с обязательным оглушительным «Ура!»

– Эх, – вздохнул Алёша, глядя на крошечные заснеженные домики, украшенные гирляндами. – Огни горят, везде к Новому году готовятся... – И так ему стало тоскливо, что он вскочил на ноги и погрозил Деду Морозу кулаком. – Всё из-за тебя! Как моя Любава сейчас без меня Новый год справлять будет?

– Это же не я, это Дурило! – начал отнекиваться самозванец.

– Дурило! – фыркнул Алёша, усаживаясь обратно. – А заливная рыба? Братцы, кто-нибудь пробовал заливную рыбу?

– Не-а, – хмуро ответил Илья.

– Вот, – горестно покачал головой Алёша, – даже рыбу не попробовали. А Любава так старалась!

Глава 3

На площади перед дворцом тоже готовились встречать Новый год. Уже поставили пышную красавицу-ель, зажгли на её игольчатых лапах свечи, повесили игрушки и мишуру, а вокруг растянули десятки гирлянд и флажков. Было шумно и весело. Детишки катались на санях и кидались снежками, прохожие то и дело останавливались, чтобы поздравить знакомых, звучала музыка.

В княжеской приёмной тоже царил дух праздника. На расписных стенах висели мерцающие огоньки, накрыт уж был стол праздничный с лучшими новогодними блюдами, а Антип с Юлием как раз заканчивали наряжать ёлку.

– Вот! – Конь подал Антипу золотую фигурку Князя и указал на макушку ёлки. – На самый верх его.

Юлий подсадил боярина, чтобы тот смог дотянуться, но вдруг почуял дивный аромат свежайших пирожных, красиво разложенных на серебряном блюде. Юлий втянул запах ноздрями, зажмурился от удовольствия и, позабыв обо всём на свете, потянулся за угощением.

– Эй! Что ж ты делаешь? – заорал Антип, потеряв точку опоры.

Он успел ухватиться за ветку, но ёлка под его весом опасно накренилась, готовая вот-вот упасть.

Юлий, очнувшись от сладкого наваждения, поспешил снова подхватить Антипа.

В этот момент резная дверь распахнулась, и в зал вошёл сам Князь в совершенно невероятном облачении. На правителе красовался атласный камзол – наполовину бордовый, наполовину нежно-розовый; короткие штаны-буфы той же жизнерадостной расцветки были заправлены в тесные чулки по европейской моде. Дополняла образ широкополая шляпа с роскошным розовым пером.

– Ну как? – спросил Князь, гордо расправив плечи.

Антип повернулся и окаменел от удивления. Юлий тоже на секунду потерялся, но быстро взял себя в копыта.

– А у тебя другого костюмчика нет? – деловито осведомился он, разглядывая невероятный наряд государя.

– А что? Этот полнит? – заволновался тот, крутясь перед зеркалом.

– Ну что ты! – поспешил успокоить его Юлий. – И к лицу тебе, и по фигуре.

– Очень красивый! – поддакнул Антип, вновь обретя дар речи. – И модный.

Конь закатил глаза:

– Эх, Антип-Антип... Княже, для обращения к народу лучше бы что-нибудь более сдержанное. Неброское, чёрное с серым, к примеру.

Юлий сбросил с государя нелепый головной убор, а потом выудил откуда-то кусок серой ткани и намотал на правителя, на скорое копыто сообразив простенький пиджачок.

– Нет, Юлий, – покачал головой Князь. – Вот тут ты не прав. – Он скинул творение коня, снова нахлобучил на голову свою невероятную шляпу и громко продудел в карнавальный свисток: тот развернулся блестящим язычком. – Праздник же! А значит, и руководитель должен быть нарядным и весёлым. – Государь поглядел на настенные часы и объявил: – Пора выходить!

Уже у балконной двери он позвал советника:

– Антип!

– Несу, князь-батюшка! – засуетился боярин и протянул государю свиток. – Вот! Слово твоё поздравительное.

– А песенку вставил, как я просил? – поинтересовался Князь.

– Вставил песенку, два анекдота и одну шараду, – отчитался Антип.

– Нет! – с набитым ртом пробубнил Юлий. Он всё-таки добрался до манивших его лакомств и теперь уплетал пирожные одно за другим. – Шарада – уже перебор.

– Хорошо, шараду вычёркиваем, – не стал спорить Антип, достал перо и закрасил несколько строк. А потом обратился к Князю с полупоклоном: – Только ты, душа земель русских, уж на морозе-то долго не стой.

– Да, – кивнул Юлий, – по-быстрому как-нибудь. А то ведь салатики заветриваются!

Князь, который уже приоткрыл дверь на балкон, так и замер.

– Зелень вянет, – добавил конь, жадно поглядывая на праздничный стол.

– Вот, Юлий, зачем ты сказал?! – возмутился Князь, закрывая дверь. – Мне сразу холодца захотелось.

– Ой, – всплеснул копытами Юлий, – я его просто обожаю! С горчичкой, а?

Он взял со стола блюдо, снял крышку и сунул Князю под нос. Государь вдохнул ни с чем не сравнимый аромат праздничного холодца и расплылся в блаженной улыбке.

– Так! – вдруг воскликнул он и решительно отодвинул от себя блюдо. – Ну-ка, положь назад! Ты чего меня сманиваешь? Я ж к народу выйти должен! С обращением! Его, можно сказать, целый год ждут.

Антип согласно закивал, а Князь сделал глубокий вдох и распахнул дверь на балкон. С улицы послышался ликующий рёв толпы, которая давно уже томилась в ожидании любимого правителя.

– Ну, пошёл! – сказал Князь и вышел к народу.

Юлий воспользовался моментом, снова открыл блюдо с холодцом и с нежностью лизнул его желейный бочок. Но такая дерзость не укрылась от внимания Антипа. Под осуждающим взглядом боярина нетерпеливый конь поставил блюдо обратно на стол и обиженно скрестил копыта на груди.

Впрочем, долго дуться он не стал. Уже через минуту Юлий по-деловому оглядел груду подарков под ёлкой и начал перебирать коробки и свёртки. Конь без какого-либо стеснения открывал их, оценивал содержимое и всё, что понравилось, отправлял