Незнайка на Луне - Николай Николаевич Носов

class="p1">После господина Спрутса выступил мебельный фабрикант и владелец лесопильных заводов Дубс, который прославился тем, что у него была тяжёлая, словно вытесанная из дубового чурбака, голова, туго вертевшаяся из стороны в сторону и с трудом наклонявшаяся, когда ему требовалось посмотреть вниз. Коротышек с подобного рода головами среди лунатиков принято называть дуботолками. Господин Дубс сказал, что у него имеются две очень способные и даже талантливые, в своём роде, личности (именно так господин Дубс и выразился), которые могут взяться за это дельце и в два счёта уберут с дороги Мигу и Жулио, а заодно и Незнайку с Козликом.

– Они то есть кокнут их, не говоря худого слова, где-нибудь в тёмном углу за небольшое вознаграждение, или, если сказать проще, убьют, – пояснил свою мысль господин Дубс.

Господин Спрутс сказал, что господин Дубс, видимо, его не понял, так как, говоря о том, что дело надо убить в зародыше, он вовсе не подразумевал, что кого-либо следует убить в буквальном смысле этого слова.

– Подобного рода методы в данном случае не годятся, – сказал господин Спрутс. – Поскольку дело уже получило широкую огласку, интерес к гигантским растениям лишь возрастёт, если кто-нибудь расправится с Мигой и Жулио столь энергичным способом. Это может заставить владельцев гигантских акций добиваться ускорения доставки семян с поверхности Луны, и из всех наших усилий не выйдет никакого толка. Убить нужно самую мысль о существовании гигантских растений, то есть сделать так, чтобы никто больше не верил в существование этих фантастических семян, а этого можно добиться, если Мига и Жулио сбегут с вырученными от продажи акций деньгами.

– Почему же они до сих пор не сбежали? Разве им самим интересно, чтоб у нас появились эти дурацкие семена? – задал вопрос капиталист Тупс.

Капиталиста Тупса никак нельзя было причислить к тем коротышкам, которых принято называть дуботолками, так как голова у него была вполне благообразная и свободно вертелась в любую сторону, однако ж соображал он, по всей видимости, так же туго, как и господин Дубс.

– Думаю, что эти Мига и Жулио – два очень большие хитреца, – ответил господин Спрутс. – Они понимают, что всем нам было бы чрезвычайно выгодно, если бы они убрались отсюда куда-нибудь подальше со своими семенами, и поэтому требуют с нас три миллиона.

– Три миллиона чего? – спросил, вскакивая со своего места, консервный фабрикант Скрягинс.

Этот Скрягинс был очень жёлтый и очень худой коротышка, всем своим видом напоминавший сухую воблу. Глаза у него были такие же тусклые и потухшие, как у уснувшей рыбы, и оживлялись, только когда разговор заходил о деньгах. Вот и теперь, как только Скрягинс услышал слова «три миллиона», в глазах его засветились беспокойные огоньки и он подскочил с такой живостью, словно его кто-нибудь неожиданно ткнул сзади шилом.

– Ну, чего три миллиона! – нетерпеливо ответил Спрутс. – Конечно, не три миллиона старых галош, а три миллиона фертингов.

– Ах так! – воскликнул господин Скрягинс, словно только теперь понял, о чём шла речь. – Значит, три миллиона фертингов должны дать мы им?

– Совершенно верно, – подтвердил господин Спрутс. – Мы им.

– А не они нам?

– Нет, нет. Не они нам, а мы им.

– Тогда это для нас невыгодно, – заявил Скрягинс. – Если бы три миллиона дали они нам, это было бы выгодно, а если мы им – невыгодно.

– За что же они стали бы давать нам три миллиона? – возразил господин Спрутс.

– Это верно, что не за что.

Глаза Скрягинса снова потухли. Он сел на своё место, но тут же снова вскочил, энергично затряс головой и сказал:

– Но тем не менее это… это страшно невыгодно!

Вслед за Скрягинсом выступил житель лунного города Брехенвиля миллионер Жадинг. Он сказал:

– Господин Скрягинс прав. Тяжело отдавать деньги, когда их можно не отдавать, но когда нужно отдать, то легче их вынуть всё же не из своего кармана, а из чужого… Правильно я говорю?

Косо взглянув из-под бровей на сидевших вокруг стола богачей, господин Жадинг громко захохотал, после чего продолжал:

– Сумма в три миллиона, безусловно, большая, тут и говорить нечего, но если её разложить на всех богачей, в том числе и на мелких, а мелких богачей, как известно, больше, чем крупных (известно, что всякой мелкоты значительно больше на свете, чем вещей порядочных… Верно я говорю? Ха-ха-ха!), то каждому придётся заплатить не так уж много… Таким образом, можно собрать и не три, а целых четыре миллиона и даже больше. Три миллиона отдадим этим авантюристам Миге и Жулио, пусть катятся, а остальные деньги возьмём себе за труды. Правильно я говорю?..

– Неправильно! – перебил его Спрутс. – Как только мы начнём собирать с разной мелкоты деньги, всем станет известно, для чего нам это нужно. Все поймут, что богатым не хочется, чтоб появились эти фантастические растения. Вот тогда докажи попробуй, что на свете нет никаких гигантских растений. Нет, господа, деньги на это дело должны дать только мы с вами: только те, кто сейчас находится в этой комнате, и никто – понимаете, никто, – ни одна живая душа не должна знать, о чём у нас здесь разговор был. А вам, господин Жадинг, должно быть стыдно! Тут вопрос стоит о сохранении всех наших богатств, а вы и в этот момент думаете только о том, чтоб погреть руки, хотите прикарманить лишнюю сотню фертингов. Стыдитесь!

– Ну что ж, – замахал руками господин Жадинг, – сотня фертингов, она, что ж… Сотня фертингов – всегда сотня фертингов. Правильно я говорю?.. Сотня фертингов на дороге не валяется. Разве вам самому не нужна сотня фертингов? А не нужна, так дайте мне её. Правильно я говорю?

Миллионер Жадинг долго ещё бормотал что-то о сотне фертингов, но наконец он унялся. Господин Спрутс решил, что со всем этим делом уже покончено, но тут слово попросил господин Скуперфильд, являвшийся владельцем огромнейшей макаронной и вермишельной фабрики, известной под названием «Макаронное заведение Скуперфильда».

Господин Скуперфильд, точно так же как и господин Жадинг, был жителем лунного города Брехенвиля. Нужно сказать, что среди брехенвильцев никто не прославился больше, чем эти Жадинг и Скуперфильд. Справедливость всё же требует упомянуть, что прославились они оба не какими-нибудь добрыми делами, а исключительно своей скупостью. Жители Брехенвиля никак не могли прийти к окончательному решению, кто же из этих двух скупцов более скуп, и из-за этого вопроса между ними постоянно возникали раздоры. Если кто-нибудь утверждал, что более скуп Скуперфильд, то тут же