Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - Вальтер Скотт

– Как ты думаешь, отец, справедливо ли я подозреваю участие в этом деле австрийца? – спросил король.

– Видишь ли, государь, австрийский эрцгерцог заявил, что готов к испытанию, которому его подвергнет Иерусалимский патриарх, чтобы только оправдаться в глазах рыцарства.

– Но согласится ли он на поединок? – быстро спросил король.

– Его клятва не позволит ему принять твое предложение, да и верховный Совет тоже.

– Не позволит! – запальчиво перебил монаха король. – Но довольно, отец мой, я понял теперь все безрассудство моего намерения оскорбить австрийца. Однако я буду добиваться, чтобы его подвергли испытаниям, и с любопытством стану смотреть на клятвопреступника.

– Полно, Ричард, успокойся! – сказал пустынник. – Ведь никто не захочет чтить своих властителей, если они сами не уважают друг друга. Государь, как мне больно и стыдно бывает за тебя, когда ты предаешься необузданному гневу. Кому больше дано, с того больше и спрашивается!

Пустынник вдруг остановился и задумался. Затем заговорил снова:

– Государь, небо на время отклоняет свой приговор, ангел смерти удержал свою руку, но я все-таки вижу, как меч сверкает в его руке, и скоро-скоро Ричард, это гордое Львиное Сердце отойдет в горные селения!

– Скажи мне, когда это будет? – спросил король. – И что же делать? Я постараюсь, чтобы за этот короткий срок моя жизнь была полна славы и наслаждений.

– Увы, мой благородный король, – грустно произнес пустынник, и, казалось, слеза скатилась по его иссохшей щеке. – Жизнь твоя будет уныла и печальна. Ты умрешь пленником, не оставив после себя потомства, твой обедневший от беспрерывных налогов народ не будет оплакивать твоей кончины. Ты не позаботишься о просвещении отечества, ты не устроишь блага твоих подданных.

– Но зато слезы моей возлюбленной жены почтят мой прах, – произнес Ричард. – Это утешение, какого ты, монах, не поймешь!

– Напрасно ты так думаешь! – пылко воскликнул монах. – Я также знал любовь женщины, любил и был любим. Знай же, Ричард, – с жаром продолжал пустынник, – что кровь, которая течет в моих жилах, не менее благородна, чем твоя! Это королевская кровь Лузиньянов, и происхожу я от доблестного героя Готфрида: в миру меня звали Альберик Мортемар!

– Возможно ли? – воскликнул Ричард. – Ты тот знаменитый рыцарь Мортемар, о подвигах которого я так много слышал?

Пустынник молча кивнул и продолжал:

– Слушай же, король, мою печальную повесть, я расскажу все и раскрою перед тобой свои раны, хотя бы это стоило мне жизни.

Ричард, на которого еще в детстве произвела сильное впечатление история Альберика Мортемара, подвиги которого воспевались трубадурами при дворе его отца, с благоговением и почтением внимал теперь рассказу старца.

– Ты, конечно, знаешь, – начал монах, – что я происхожу от богатого и знатного рода, что я был храбрым и отважным в боях и мудрым в совете. Самые знатные и благородные дамы Палестины обвивали мой шлем гирляндами, отдавая мне явное предпочтение перед другими рыцарями, но сердце мое принадлежало не им! Я страстно полюбил дочь простолюдина и был любим взаимно. Отец ее, простой воин-крестоносец, видя нашу взаимную страсть и сознавая, что брак между нами невозможен, решил отдать дочь в монастырь ради спасения ее чести. В это время я только что вернулся из похода, с богатой добычей и увенчанный славой. Но я не нашел уже той, которая была счастьем всей моей жизни. От отчаяния я также покинул свет и сделался монахом. Здесь, как и в миру, я быстро завоевал славу, и вскоре моя святость и духовные подвиги принесли мне священный сан и звание духовника у высших прелатов. В это время судьба привела меня в тот монастырь, где томилась моя возлюбленная… Здесь снова я увидел ту, которую долго и тщетно искал.

– О Ричард! – продолжал монах. – Не заставляй меня продолжать мою ужасную повесть! Но нет, я должен закончить свою исповедь, ибо в этих душевных муках я вижу единственную надежду на милосердие Всевышнего… Павшая монахиня покончила жизнь самоубийством и покоится под сводами Энгаддийской пещеры, а над ее прахом день и ночь стонет и плачет несчастный монах. Ежедневно вспоминает он о страшном своем преступлении и терзается нечеловеческими муками.

– Но каким же образом, несчастный, ты избежал наказания?

– Ричард, я не был наказан, потому что Провидение избрало меня для распространения света и истины в этой обширной пустыне. Не жалей меня! О таком презренном человеке грешно сожалеть! Только пусть мой рассказ послужит тебе предостерегающим примером. В твоих руках власть, сердце твое полно преступной гордости, жизнь твоя проходит в сладострастии, а руки обагряются кровью. Очнись, пока еще не поздно! Изгони из сердца твоего гордость, сладострастие и кровожадность.

– Он совсем не в себе, – обратился король к де Во. По-видимому, его рассердили последние слова пустынника, но он скоро овладел собой и взглянул на последнего спокойно, с оттенком презрения в глазах.

– Сердце твое окаменело! – продолжал с жаром пустынник. – Никакие слова и убеждения не действуют на тебя! Ты будешь пощажен на время, чтобы успеть раскаяться в своих прегрешениях, я же вернусь в свою пещеру. Kyrie eleison, kyrie eleison[19], – пробормотал он и быстро вышел из шатра.

– Он совсем сумасшедший, – проговорил Ричард. – Поди за ним, де Во: ведь его могут обидеть наши воины, которые не особенно почтительно относятся к монахам и могут сыграть с ним злую шутку.

Де Во повиновался. Оставшись один, король предался невеселым думам:

«Неужели действительно мне суждено умереть, не оставив потомства? Какой ужасный приговор! Но я не верю этому безумцу, хотя сарацины мне не раз говорили, что пророческий дух бывает иногда у безумных. Жаль, что я не спросил его, кто действительно похитил наше знамя…»

– Ну, что, благополучно довел нашего пустынника? – поинтересовался король, обращаясь к вошедшему сэру де Во.

– Он далеко не безумный, государь, – отвечал последний. – Он уже взобрался на холм и оттуда проповедует солдатам. Весь лагерь столпился около него. Он обращается с проповедью к разным народам, причем с каждым говорит на его языке. Он убеждает их не оставлять своего намерения – освободить от неверных Палестину!

– Да, ты прав, де Во, – задумчиво сказал король, – этот пустынник и его слова заслуживают доверия и уважения. Он в отчаянии, что ему не удастся спастись, так как он согрешил в молодости. Надо будет достать ему от Папы отпущение грехов.

Беседа была прервана докладом о приходе Тирского архиепископа, явившегося к королю с просьбой посетить тайное совещание государей, на котором ему будет сообщено о военных и политических событиях, происшедших за время его болезни.