Морские нищие - Арт. Феличе

— Взгляните, ваше высочество, — сказала она, сияя любезной улыбкой, — какой чудесный рисунок. Его составил наш знаменитый художник Хуан де Хуанес, очень благочестивый человек… Его величество доверил ему даже роспись Эскориала. Он приступает к работе всегда не иначе, как приготовившись к ней исповедью и причастием…

— Смею спросить, ваше величество, — обратился Карлос благоговейно, — эта драгоценная вышивка, которой касались ваши руки, будет украшать какой-нибудь алтарь? Здесь или на вашей прекрасной родине — Франции?

— О нет, — с оттенком самодовольства ответила королева, — я кончаю священное знамя для армии герцога.

— Альбы?! — невольно отступил Карлос.

— Да… Я шью и молюсь Мадонне о ниспослании герцогу победы.

— Победы над кем? — вырвалось у стоявшего рядом Генриха.

Королева удивленно подняла на него глаза:

— Над богоотступниками, конечно. На днях нам всем предстоит поехать в Мадрид на торжественную процессию в монастырь к образу Аточской Божьей Матери. Его величество готовится к всенародной молитве за благополучное доведение святого дела до конца.

Генрих сдержал крик негодования. Карлос, опустив голову, молча рассматривал будущее знамя Альбы. Белый шелк, переливаясь в складках и изгибах, казался огромной змеей с вышитой золотом и серебром чешуей.

— Прошу меня простить, ваше величество, — сказал он угрюмо, — но я должен идти…

И оба они с церемонным поклоном, предписанным этикетом, вышли из «Рая королевы».

Генрих во весь опор мчался верхом в Мадрид. Карлос наотрез отказался просить о чем-нибудь мачеху.

— Двор короля Филиппа Второго, — сказал он с ненавистью, — сумел переродить даже ангела!..

И они принялись с Генрихом за подготовку к бегству. Необходимо было собрать как можно больше денег. Генрих поскакал в столицу.

«Какая была нелепость, — думал он дорогой, — тратить столько сумасшедших денег на попойки среди завсегдатаев вент и уличных цыганок! Карлос слишком поздно спохватился. Вряд ли кто-нибудь из мадридских ростовщиков даст сейчас хоть горсть мараведи^[32] взбалмошному нелюбимому сыну короля. У Карлоса и без того накопилась уйма неоплаченных долгов. Какая непростительная беспечность!»

Генрих примчался в город вечером. До утра не имело смысла начинать дела. Он направил коня к дому Швенди. Со дня отъезда королевской семьи в Аранхуэс он еще не был здесь. Соскочив с седла, он привязал лошадь к железному кольцу в стене, у входа, и схватился за молоток. Дверь открылась как будто сама собой. На пороге стояла Инесса. В полумраке передней на него смотрели ее сияющие счастьем глаза.

— Я знала, знала, что вы сегодня непременно приедете! — звонко говорила она, хватая его за руку. — Я ждала вас весь день!

— Как могли вы догадаться?

— Наш кипарис шепнул мне про это. Дядя!.. Тетя!.. Марикитта!.. Генрих приехал!..

Тихий домик наполнился звуками: задвигались стулья, загудел бас Швенди, донесся неторопливый возглас сеньоры Марии, завозилась на кухне Марикитта, оглушительно залаял щенок.

— Что это?.. У моей Инессы новость? — спросил Генрих. — Я слышу — собака…

— Да. Я завела чудесное маленькое существо, чтобы было кому рассказывать о вас. Людям я уже надоела. Посмотрите, вот мой Лассарильо.

Черный мохнатый щенок шерстяным клубком подкатился к Генриху и стал обнюхивать его шпоры.

— Лассарильо, это Генрих!.. Это наш Генрих!..

Она кружилась по комнате, а собака бегала за нею и заливалась пронзительным лаем.

Вошел Швенди. За ним показалась сеньора Мария. Они были рады приезду гостя и принимали его, как родственника.

— Сначала дела, — усаживая Генриха, объявил Швенди.

Генрих торопливо рассказал о последних событиях при дворе.

— Да, нелегко будет отговориться и не пойти на эту процессию в монастырь, о которой упоминала королева, — вздохнул начальник кавалерии. — Женщины в этом отношении счастливее нас, воинов, — они скрываются под масками и мантильями. Трудно узнать, кто из них остался дома.

— А я непременно пойду в монастырь, — отозвалась вдруг из своего угла Инесса. — Я должна видеть врагов.

Все оглянулись на девушку и не узнали ее лица со строго нахмуренными бровями и потемневшим взглядом. Генрих рассказывал:

— Оказывается, войска набирались втайне уже давно. Повсюду идут хвастливые разговоры. Молодые офицеры, мои недавние товарищи по коллегии, ходят, гордо выпятив грудь. Они уже успели нацепить на себя новое оружие…

— А на днях, — вставил Швенди, — им выдадут из арсенала мушкеты, неизвестные еще в Нидерландах. Я знаю также и о вызове четырех полков из Ломбардии, Сардинии, Сицилии и Неаполя. Они составят около девяти тысяч лучших пехотинцев.

— А двухтысячной кавалерией, — вскочил Генрих, — будет командовать сын Альбы — дон Фернандо де Толедо!..

Он прошелся по комнате.

— Спокойствие, ван Гааль, — остановил его Швенди. — побольше спокойствия, как учит Оранский.

— Разве можно быть спокойным, когда об ограблении родины говорят совершенно открыто! Альба обещал королю, по собственному его выражению, что, «как только еретикам воздастся должное, сокровища польются из Нидерландов потоком, и поток этот будет обильнее, чем все золотые россыпи Мексики и Перу»… А королева, эта кроткая «Изабелла мира», со взглядом и голосом ангела, вышивает знамя для этого чудовищного похода!..

— Будьте мужчиной, ван Гааль, — подошел к нему Швенди. — Действуйте, а не предавайтесь отчаянию.

— Да, я решил, — поднял Генрих голову. — Я приехал в Мадрид по поручению инфанта собрать деньги на его бегство в Нидерланды. Если план этот рухнет, я уеду один. Здесь мне уже нечего делать…

Он почти до боли сжал руку Инессы. Она ответила ему крепким пожатием.

Лицо Швенди было строго.

— План инфанта рухнет, — сказал он убежденно, — принц Астурийский — больной сумасброд. Вы напрасно столько времени надеялись на него.

— Я сделаю последнюю попытку. Все взвешу, все учту и приду к вам за советом. Не так легко расставаться с мечтой. Завтра, если мои хлопоты в Мадриде не увенчаются успехом, я поеду в Толедо, Барселону, Саламанку, Бургос, Сарагоссу… всюду, где будет хоть какая-нибудь надежда достать необходимую сумму.

Прощаясь с Генрихом, сеньора Мария поцеловала его в голову, как сына. Швенди долго тряс ему руку и ободряюще хлопал по плечу. Инесса молчала. Только в самую последнюю минуту она вышла за дверь и, когда Генрих отвязывал повод лошади, сказала:

— Настает суровое время. Я знаю, надо будет забыть о многом… Надо твердо верить в победу правды и терпеливо ждать праздника встречи. Но прошу вас, будьте осторожны. Испания, моя бедная родина, умеет жестоко наказывать таких, как вы. Мы с тетей ежечасно будем думать о вас и желать вам удачи. Да хранит вас знамя, которого не касались руки королевы.