Штормовое предупреждение - Юрий Яковлевич Иваниченко

И такое тёплое и откровенное, и такое исполненное сомнений (леди Энн-Элизабет предложила ей вернуться на службу в Миссию, а затем и переехать – в качестве её конфидентки, для начала в Англию, когда – через пару месяцев, – сэра Уильяма отзовёт Форин Оффис), – короче, такое, что поездка в Батум стала безотлагательной.

Отпуска как таковые нам не то что вообще не предоставлялись, но давались крайне неохотно и лишь по «настоящим» причинам – острая семейная проблема, к примеру, или необходимость срочного лечения. Но недельку мне всё-таки отжалели. Правда, при этом попытались «нагрузить» меня в порядке совмещения приятного с полезным ещё и внеплановой проверкой работы Батумского ОЧК.

Вот тут-то пришлось сопротивляться вовсю. В сравнительно небольшом городе, всё ещё «чужом» – года не прошло после окончательного установления советской власти, – в городе, насыщенном до предела сторонниками отделённых от власти партий, с полудюжиной иностранных представительств, со смешением народов и религий, малейший мой контакт с ОЧК будет замечен. А значит, перспективы «легальной», да и нелегальной, пожалуй, работы на Западе попросту исчезают. Да и Нине, ради встречи с которой я выбирался в Батум, это никак не пойдёт на пользу.

В Батумское представительство Внешторга отправляться тоже не следовало. Излишний проверяющий из Москвы – а кто ещё мог бы приехать на три дня, – непременно привлечёт внимание, его личные контакты с Лавровой (по инициативе и ходатайству Петерсена ей в Наркомате продлили командировку) будут замечены и неизвестно как расценены.

Короче, направили меня в командировку: проверять организацию и техническое состояние тамошней городской связи.

Это было и прикрытие, поскольку поездки по личным, даже не семейно-бытовым срочным делам всё ещё были редкими, и, как оказалось, небесполезное дело в плане бытового устройства, поскольку с гостиницами в Батуме оказалось прискорбно.

Зато со связью, как обычной, так и специальной, там оказалось сравнительно неплохо. Аппаратура была, понятно, неновой – откуда бы новью взяться! – и весьма разномастной, но действующей, и прилично обеспеченной запасными частями. Что-то осталось со времён османской оккупации – когда после Октябрьской революции Закавказский фронт развалился полностью. Что-то с 1919 года, когда город Батум и Батумский округ стали зоной Британской оккупации в подчинении губернатора, генерала армии Его Величества Кука Колисса. Больше всего аппаратуры прибавилось в феврале этого года, когда здесь ещё находилось правительство Грузинской Демократической Республики, меньшевистское, Ноя Жордания. Ничего из аппаратуры не прибавилось, но и не убавилось только от недельного пребывания, с 11 по 18 марта, в Батуме турецких войск Карабекир-паши. Всего недельного: несколько тысяч солдат грузинской армии и народной гвардии под командованием генерала Георгия Мазниашвили вступили в уличные бои с турецким гарнизоном, и к следующему дню установили контроль над большей частью города. А затем уже Батум и всю южную Грузию, Аджарию, заняли наши.

В гостиницу идти не пришлось: батоно Мераб, очень уважаемый в городе начальник всей несекретной связи, сначала просто хотел меня угостить, а позже, когда убедился в моей компетентности, но не зловредности, угостить стремился уже сильно. И с явным огорчением ограничился тем, что поселил меня в отменном – по здешним меркам, понятно, – гостевом номере при своей центральной подстанции. Правда, литровую бутыль вина и несколько кистей приторно-сладкого привядшего кара-узюма он объявил входящими в комплектацию номера, равно как телефонный аппарат городской связи.

Рабочий день в представительстве Внешторга ещё не закончился и с «товарищем Лавровой» меня соединили достаточно быстро.

Разговор у нас получился короткий и удивительный – как будто мы заранее договаривались встретиться в точности в это время и нужно было уточнить только место встречи. На всё про всё – секунд сорок, не больше.

И сама встреча под неистовыми взглядами носатых усачей на коврах и гобеленах оказалась такой же: будто по твёрдому обоюдному решению и предварительной договорённости. Почти без слов.

Слова появились позже, когда по сердцам разлилось терпкое и сладкое, как аджарское вино, ощущение нашего единства впредь – и до конца долгого ли, краткого ли века, отпущенного нам…

Ужинали мы в английской миссии; Нина – на всякий случай спросив, не противоречит ли это моим планам, – представила меня как Алексея Яновского, инженера-связиста и своего жениха.

Светская беседа шла, естественно, на английском. От акцента я пока что не избавился, да и не слишком стремился, но фразы строил вполне прилично, счастливо избегая накладок в применении модальных глаголов.

Леди Энн-Элизабет, о которой я прежде только слышал и то немного, мне решительно понравилась. Умна и проницательна, и вовсе не бравирует своими связями и положением в британском истеблишменте. Редкие реплики в духе Оскар-Уальдовской леди Брэкнелл она подаёт не явно, а всё же заметно нарочито. В приглашении на завтрашний обед я не смог уловить ни тени высокомерия или снисходительности.

Ручки всем трём дамам – третьей была мадам Амели Дешам, – я поцеловал с искренним удовольствием.

Нина позвонила мне через два часа, когда над Батумом вошла в свои права зимняя южная ночь. Разговаривали мы, как было договорено заранее, по-русски – я был практически уверен, что телефон «гостевого номера» прослушивается и о факте английской речи сразу же будет доложено в отделение ЧК, – и в общем-то придерживались тематики личных отношений. Вот только сказала вскользь Нина, что «тётя Лиза» назвала меня джентльменом – а это у неё чуть ли не высшая похвала, – и удивляется она, с чего это и меня, и наши милые отношения так долго скрывали от неё.

Обед у леди Энн-Элизабет был подготовлен тщательно. Речь, естественно, не о сервировке, очерёдности и качестве блюд – это всё под присмотром Макбрайда выдерживалось на достойном уровне, – и не о числе перемен и размерах порций: здесь всё было весьма скромно.

За столом кроме неизбывной мадам Дешам оказалась княжна Лаура Кахаберидзе. А ещё рослый благовоспитанный господин в штатском с перстнем выпускника Кембриджа. С очень приличной подготовкой в области естественных наук и не с меньшим желанием выяснить, не является ли моя миссия по проверке городской связи прикрытием для некоего полуграмотного чекистского агента, неизвестно с чем, но наверняка с чем-то скверным посланного в Батум.

Ход мыслей леди Энн-Элизабет угадать было непросто. Не исключено, что она хотела расставить точки над і в вопросе, волнующем всех матушек-тётушек при появлении на горизонте некоего субъекта, покушающегося на дочь-племянницу-воспитанницу. Перефразируя Пушкинскую Татьяну, прояснить, кто он: ангел ли хранитель или коварный искуситель.

Впрочем, столь же вероятно, что леди предоставила возможность профессионалам, Лауре и мистеру Фергюсону (как выяснилось несколько позже – второму помощнику резидента) лично допросить этого Яновского, то есть меня, который декларировал знакомство с