Моя жизнь среди индейцев - Джеймс Уиллард Шульц

Различные группы Общества Друзей были разделены на четыре отряда и получили приказ тихонько выйти из лагеря на север, на юг, на восток и на запад и там ожидать прихода неприятеля. Всем остальным, не принадлежащим к Обществу Друзей, следовало присоединиться к любому из отрядов по своему выбору. Не приходилось опасаться, что военный отряд в пятьдесят человек или даже в три раза больше нападет на лагерь. Налетчики явно пришли воровать лошадей, и план заключался в том, чтобы дойти до места, где пасутся табуны, и там залечь, ожидая врага. Наиболее ценные лошади были, как обычно, привязаны около палаток владельцев, и неприятель, минуя табуны обыкновенных коней, попытается добраться до лучших, перерезать их привязи и увести их по одной, по две, по три.

Я вышел с Бешеными Псами, Носящими Ворона и еще тридцатью-сорока мужчинами, которые, подобно мне, не принадлежали ни к какой организации. Мы растянулись в широкую цепь и, пройдя медленно в молчании около полумили, получили переданное по цепи распоряжение остановиться. Тогда мы сели под прикрытием кустарников полыни и зарослей сакробатуса. На западе низко на небе стояла луна; она должна была зайти около полуночи. А пока благодаря ее свету мы вполне отчетливо видели кустарник в сорока или пятидесяти ярдах впереди себя. Мы долго просидели в безмолвии. Ближайший справа от меня воин тихо подполз ко мне и сел рядом.

– Ночное светило скоро скроется из виду, – прошептал он, – военный отряд вот-вот появится, если вообще придет этой ночью.

То, что он сказал, было верно. Некоторое время спустя мы услышали неясный отдаленный звук голосов. Наступила тишина. Затем послышались осторожные шаги, шорох кустарника, тершегося о легинсы, и показались участники набега; они продвигались навстречу смерти, ничего не подозревая.

Первым выстрелил кто‐то слева от меня, а за ним вся группа начала стрелять рассыпным огнем. Искры дешевого черного пороха тлели и сверкали, вылетая в темноту из дул кремневых и нарезных ружей. На мгновение вспышки ослепили нас; когда мы снова смогли видеть, неприятель уже убегал. Налетчики выпустили немало зарядов в ответ, но, как мы потом установили, ни одна из их пуль не попала в наших. Вся цепь, почти как один человек, бросилась вперед с криками: «Бешеные Псы! Носящие Ворона! Смелее, уничтожим врагов всех до одного». Впереди валялось пять тел, еще один налетчик был пока жив. Глухой удар палицы – и полулежавший человек растянулся навзничь; заходящая луна освещала его лицо. В мгновение ока мертвые были оскальпированы, оружие их взяли первые подошедшие к ним пикуни. Отряд наш бежал вперед, изредка стреляя по смутно виднеющимся фигурам отступающих. За нами шли теперь остальные три отряда лагеря, поощряя нас криками. Но врагов уже не было ни видно, ни слышно, и отряд остановился: бесполезно было продолжать искать неприятеля в темноте. Подошел Большое Озеро.

– Рассыпьтесь, – сказал он, – и окружите лагерь. Может быть, кто‐нибудь из врагов спрятался в кустарнике поближе к лагерю, и с наступлением дня мы их обнаружим.

Я взял ружье на плечо и отправился домой. Нэтаки ждала меня; мать ее сидела с ней за компанию. Я рассказал женщинам о стычке.

– Почему ты вернулся? – спросила жена, когда я закончил. – Почему не остался с другими, как приказал Большое Озеро?

– Хайя! – воскликнул я. – Попробуй пойми этих женщин. Ты же просила меня вечером остаться с тобой. Я вернулся, потому что устал, хочу есть и спать, а ты теперь недовольна, что я пришел. Ладно, чтобы доставить тебе удовольствие, я пойду обратно и буду сидеть с остальными до утра.

– Садись, сумасшедший, – проворчала жена, усаживая меня силой на ложе, с которого я собрался было встать. – Оставайся здесь. Вот твоя трубка, набей ее и покури, пока я изжарю мясо и приготовлю чай.

– Ты глава, – сказал я ей, с удовольствием откидываясь на ивовую циновку, – пусть будет по-твоему.

Увы! Безжалостный жнец, пожинающий года, верни их. Верни мне Нэтаки и мою молодость. Верни нам нашу палатку и бескрайние бурые прерии со стадами бизонов.

Глава ХIX

Свадьба Нэтаки

Ранним утром мы проснулись от необычного движения и суматохи в лагере. Нэтаки вышла, чтобы выяснить, в чем дело. Скоро она вернулась с новостями: напавшие на нас ночью враги оказались кроу; всего найдено семь убитых, а врагу удалось угнать семьдесят с лишним лошадей. Большой отряд уже выступил преследовать неприятеля, и мы не должны были сворачивать лагеря, пока отряд не вернется. Я рано встал и оделся, позавтракал и отправился в гости. Зайдя в палатку Хорькового Хвоста, я застал его за перевязкой раны на бедре, слегка задетом пулей кроу.

Я просидел у него долго; другие гости в это время приходили и уходили. Они ругали кроу всеми скверными словами, какие существуют в языке черноногих, но, к несчастью – или, наоборот, к счастью, – запас слов такого рода у них очень ограничен. Самое большое, что они могли сделать, – обозвать врагов собачьими мордами и попросить Солнце уничтожить их.

Оттуда я пошел в палатку вождя, где застал в сборе множество старейшин.

– Что касается меня, – говорил Большое Озеро, когда я вошел, – то я буду выступать против заключения мира с кроу, пока я жив. Договоримся никогда больше не курить их табак. Научим наших детей смотреть на них как на гремучих змей, которых нужно истреблять, где увидишь.

Посетители охотно соглашались с вождем, и я могу тут же добавить, что они сдержали свое слово и посылали отряд за отрядом против своих врагов с берегов Йеллоустона, пока не вмешалось правительство, положившее конец войне между племенами. Последний набег состоялся летом 1885 года.

В течение дня много раз исполнялся танец со скальпами, в котором участвовали те, кто недавно потерял мужа, отца или другого родственника в бою против кроу. Танец этот не похож на описываемое мрачными красками театральное зрелище свирепого торжества, триумфа по случаю смерти врага. В исполнении черноногих он являл собой грустное зрелище. Участвующие в танце начернили лица, руки и мокасины древесным углем и надели самую скромную, простую одежду. Какой‐нибудь старик держал перед собой скальп врага, привязанный к ивовому пруту, остальные выстраивались в ряд по обе стороны от него. Танцующие исполняли негромкую жалобную песню, выражавшую – так мне, во всяком случае, казалось – больше скорби о потере близких, чем радости по случаю смерти врага. В этот день скальпов было семь, и одновременно в разных концах лагеря