Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

где-нибудь на Карельском перешейке, высокой сосны или просто слоняться по незнакомому городу. Идти не торопясь, то и дело останавливаясь возле больших витрин магазинов, украшенных нарядными тканями, или изящными дамскими туфлями на легкомысленно тонких каблучках, или добротной кухонной мебелью — стол, два табурета, длинная лавка — все это из сосновых досок, гладко остроганных и покрытых лаком так, что янтарно-желтый цвет вызывал желание погладить их рукою, ощутить тепло дерева. Все товары, выставленные в витринах универсальных магазинов и маленьких лавчонок, предлагали себя покупателю, о чем свидетельствовали цены, написанные на бумажных ярлыках люминесцентными красками. Как правило, было две цены: одна старая, перечеркнутая крест-накрест, а вторая — новая, меньше той, что была перечеркнута. Глядя на эти ярлыки с ценами, Николай Андреевич подумал: хозяева магазинов всячески подчеркивают снижение цен, зато когда повышают их на свои товары, то предпочитают о старой цене не напоминать.

Впрочем, Садовников мысленно одернул себя: что за дурная привычка — выискивать в чужой стране нечто негативное лишь потому, что страна для тебя — неродная!.. Но, подумав так, тут же поправил себя: не плохое отыскиваю, а сопоставляю, сравниваю, ищу, чем эта зарубежная жизнь отличается от нашей.

Именно желание пройтись по улицам города самому, без гида, этого «объясняющего господина», составляло для Николая Андреевича Садовникова главную прелесть пребывания на чужой земле. Впрочем, только в первые дни, потому что уже через неделю жизнь в стерильно-чистых отелях с их холодно-опрятным синтетическим уютом надоедала, и с каждым днем ему все больше хотелось сесть в самолет или поезд и проснуться уже в Ленинграде, чтобы можно было, отдернув утром штору, увидеть за окном напротив дом с эркером, услышать знакомый шум Большого проспекта, увидеть, как дуга троллейбуса срывает с толстых проводов нестерпимо яркую искру.

Николай Андреевич был не таким уж домоседом. Вырастив двоих сыновей, он вместе с женой любил проводить свой отпуск в Крыму, в Прибалтике, а то и на Домбае. Но в свою квартиру на Васильевском острове, неподалеку от Академии художеств, Николай Андреевич возвращался всегда с удовольствием. Здесь его ожидали стеллажи с книгами, а на стенах висели любимые картины — живопись, графика. Садовников гордился, что у него была, как он сам говорил, неплохая коллекция «мирискусников», несколько полотен других русских художников.

По правде говоря, в молодые годы, когда Николаю Андреевичу пришлось, как теперь выражаются, «пахать в науке» аспирантом, чтобы можно было потом сказать себе, что есть и моя частичка в науке о фторсодержащих соединениях, — в те времена его мало заботили те три картины, которые достались ему по наследству от деда, профессора Петербургского университета. И только спустя много лет, когда Николай Андреевич стал кандидатом, а затем и доктором наук, когда фамилия Садовникова стала известной в кругу ученых-неоргаников, а дети выросли, когда — чего греха таить! — появился определенный достаток, Николай Андреевич позволил себе увлечься: время от времени он стал покупать акварели, рисунки, а то и картины. Дело это, впрочем, оказалось дорогостоящим, но тут уж Николай Андреевич почувствовал своеобразный азарт к коллекционированию. Появились знакомства с людьми, которые, подобно ему, собирали живопись, рисунки художников.

Он не стал ни выдающимся знатоком, ни владельцем большой коллекции, но у него выработался вкус к хорошим полотнам, рисункам, и то, что нравилось ему с первого взгляда, как правило, было работой хороших мастеров.

Николай Андреевич любил бывать на выставках художников, а в последние годы вообще не пропускал ни одной. Если выезжал из Ленинграда в другой город, то считал своим долгом зайти в местный музей. Бывая в заграничных поездках, он и там старался посетить музеи и картинные галереи, хотя современная живопись, которой там были напичканы экспозиции, вызывала в нем досаду: не мог он принять за живопись эти перекошенные аляповатые одноглазые или одноухие фигуры, полотна, сделанные под примитивистов.

В этот раз в городе, где проходил симпозиум, не было никаких картинных галерей и музеев, но от коллег по семинару Николай Андреевич узнал, что на центральной улице этого чистенького городка есть несколько лавчонок, где наряду с канцелярскими принадлежностями и книгами владельцы торговали картинами. Поэтому, сбежав после обеда с необязательного приема у одного из промышленников, финансировавших деятельность университета, Садовников предался любимому занятию: прогуливался по улице, где находились лавки с картинами, и глазел на витрины.

Как и следовало ожидать, о двух из этих лавок можно было только с большой натяжкой сказать, что они торгуют картинами: в них висело лишь несколько небольших полотен да десяток акварелей. Любопытным было то обстоятельство, что и полотна, и акварели были отнюдь не модернистские, а настоящие, добротно выполненные натюрморты, букеты цветов и пейзажи с излюбленными мотивами: сосны на скале, берег моря, рыбаки с сетями.

Только в третьем, сравнительно большом магазине, куда войти можно было лишь распахнув высокие двери с зеркальными стеклами, над которыми висел медный колокольчик с молотком, откликавшийся мелодичным звоном, когда дверь открывалась, Николай Андреевич увидел на стенах десятка два полотен и акварелей, а на прилавке лежали стопой рисунки. Тут же продавались краски, кисти, лаки. Покупателей не было. Продавец, высокий светловолосый парень в клетчатом джемпере-безрукавке, сидя за прилавком, протирал какую-то склянку. Руки у него были большие. Садовников подумал, что такими руками сети бы из воды тащить, а не кистями торговать... Парень окинул Садовникова равнодушным взглядом и продолжал свое занятие: протирал стекло, глядел сквозь склянку на свет и снова тер ее.

Николай Андреевич, переходя от одного полотна к другому, рассеянно скользил по ним взглядом. Некоторые из них нравились ему, но цены, обозначенные в кронах и марках, были столь внушительны, что о покупке конечно же не могло быть и речи. Правда, Николай Андреевич подумал, что, пожалуй, в этом был бы некий шик — приехать из заграничной командировки и привезти домой полотно скандинавского художника. Ну не полотно, а хотя бы вот эту акварельку: серые гранитные валуны, тонкая березка на скале и опускающееся в море оранжево-красное солнце.

Садовников подошел ближе к акварели, потом отошел от нее, вновь вернулся. И вдруг почувствовал, что продавец перестал тереть склянку, внимательно наблюдает за ним. Потом парень поднялся, вышел из-за прилавка и спросил о чем-то Николая Андреевича по-шведски. Садовников сконфуженно покачал головой. Тогда продавец спросил его по-фински, и снова Садовников пожал плечами. Парень обратился к нему на ломаном английском языке:

— Хотите приобрести?

— Пока только смотрю, — на таком же ломаном английском, только ломаном по-своему, ответил ему Садовников.

— Нравится? — спросил парень, кивая на акварель.

— Хорошая работа,