Неграмотная, которая спасла короля и королевство в придачу - Юнас Юнассон

Еще ночью Номбеко разбудил шум по другую сторону отхожих мест. Она оделась, пошла на звук и примерно поняла, что произошло.

Когда полицейские скрылись вместе с убийцами и деньгами Табо, Номбеко зашла в хижину.

– Ты был мерзкий тип, но врал занятно. Мне будет тебя не хватать. Во всяком случае, твоих книг.

С этими словами Номбеко открыла Табо рот и извлекла четырнадцать необработанных алмазов – точно по числу дырок, оставшихся от зубов.

– Четырнадцать дырок – четырнадцать алмазов, – подытожила Номбеко. – Тютелька в тютельку, а?

Табо не ответил. А Номбеко приподняла линолеум и стала копать.

– Так я и думала, – сказала она, обнаружив то, что искала.

Потом принесла воду и тряпку, обмыла Табо, вытащила его из хижины и, пожертвовав своей единственной простыней, накрыла тело. Все-таки покойник заслуживал некоторого уважения. Не то чтобы какого-то особенного. Но все же.

Зашив все алмазы в шов своей единственной куртки, Номбеко вернулась к себе в хибару и снова легла.

Наутро заведующая очистной конторой позволила себе поспать чуть подольше. Предстояло много чего осмыслить. Когда она наконец вошла в кабинет, все ассенизаторы были уже в сборе. В отсутствие руководства они принимали свое третье утреннее пиво, причем уже после второго интересы работы оказались оттеснены на второй план стремлением и дальше сидеть и обличать индийцев как низшую расу. Самый заносчивый уже принялся рассказывать историю про индуса, который попытался заделать протечку в крыше хижины куском гофрокартона.

Номбеко оторвала их от этого занятия, убрав недопитые бутылки и вслух предположив, что в головах у ее сотрудников примерно то же самое, что у них в бадьях. Неужели они до того глупы, что не понимают: глупость от расы не зависит?

Самый дерзкий ответил, что заведующая, вероятно, сама не понимает, что после первых утренних семидесяти пяти бадей людям хочется спокойно попить пива и не слушать про то, что все люди охренеть какие одинаковые и равноправные.

Номбеко прикинула, не запустить ли ему в лоб рулоном туалетной бумаги, но пожалела рулона. И вместо этого велела вернуться к работе.

Когда она возвратилась в свою хижину, то вновь задалась вопросом:

– Что я тут забыла?

На следующий день ей исполнялось пятнадцать лет.

• • •

В день пятнадцатилетия у Номбеко состоялась давно запланированная встреча с Питом дю Тойтом из Йоханнесбургского муниципального департамента санитарии. На сей раз он подготовился получше. Разобрался с каждой закорючкой в каждой ведомости. Теперь двенадцатилетняя девчонка у него попляшет!

– У сектора «Б» одиннадцатипроцентный перерасход выделенных средств, – сказал Пит дю Тойт и посмотрел на Номбеко сквозь очки для чтения, не то чтобы необходимые, но придававшие солидности.

– У сектора «Б» никакого перерасхода нет, – сказала Номбеко.

– Раз я сказал, что у сектора «Б» одиннадцатипроцентный перерасход выделенных средств, значит, так и есть, – сказал Пит дю Тойт.

– А раз я сказала, что господин секретарь считает, как ему в голову взбредет, значит, так и есть. Дайте-ка на секундочку, – сказала Номбеко, выхватила расчеты Пита дю Тойта у него из рук, проглядела цифры и ткнула пальцем в двадцатую строчку. – Скидку, о которой мы договаривались, я получила в форме дополнительной поставки. Если вы пересчитаете ее по фактической скидочной цене, а не по условной прейскурантной, то никаких одиннадцати процентов вы не увидите. Кроме того, вы перепутали плюс и минус. Если бы мы считали, как господин секретарь, у нас был бы одиннадцатипроцентный недорасход. Что тоже, кстати, неверно.

Щеки у Пита дю Тойта побагровели. Девчонка забыла, с кем разговаривает? Что будет, если кто угодно станет сам решать, что верно, а что нет? Он ненавидел девчонку сильнее, чем когда-либо, но не мог придумать, как ей ответить. Поэтому сказал так:

– Мы говорили о тебе в департаменте.

– Вот как, – сказала Номбеко.

– На наш взгляд, с тобой трудно работать.

Номбеко поняла, что сейчас ее уволят, подобно предшественнику.

– Вот как, – снова сказала она.

– Боюсь, тебя придется перевести на другую должность. Рядового сотрудника.

Получается, ей предложили даже больше, чем предшественнику! Видимо, решила Номбеко, секретарь муниципальной службы сегодня в настроении.

– Вот как, – сказала она опять.

– А кроме «вот как» тебе что, больше нечего сказать?

– Ну почему, я могла бы, конечно, сказать господину дю Тойту, что он придурок, но он вряд ли сможет осознать данный факт: годы работы с золотарями меня кое-чему научили. Придурков у нас тоже хватает, чтобы вы знали, господин дю Тойт. Так что лучше я сразу отсюда уйду, чтобы больше не видеть господина дю Тойта, – сообщила Номбеко и так и сделала.

Все сказанное было сказано в таком темпе, что Пит дю Тойт среагировал, только когда девчонка выскользнула прочь. Идти искать ее по трущобам – такое было невозможно себе даже представить. Пускай и дальше прячется там, рассудил он, пока не сдохнет от туберкулеза, наркоты или от рук других неграмотных.

– Тьфу, – сказал Пит дю Тойт и кивнул нанятому отцом телохранителю.

Пора возвращаться в цивилизацию.

Разумеется, после такой беседы с секретарем муниципальной службы накрылась не только руководящая должность Номбеко, но и работа как таковая. Вместе с шансами получить расчет.

Рюкзак с немудрящими пожитками был собран. В нем лежала смена одежды, три книги из собрания Табо и двадцать полосок вяленого антилопьего мяса, только что купленные на последние монеты.

Книги Номбеко давно прочитала и знала наизусть. Но в них было некое обаяние – в самих по себе. Примерно как в коллегах по очистному делу, только наоборот.

Наступил вечер, стало прохладно. Номбеко натянула единственную куртку. Легла на единственный матрас и укрылась единственным одеялом (единственную простыню пришлось пожертвовать покойному Табо). С утра она отправится в путь.

И вдруг Номбеко поняла, куда именно.

Она вчера прочла в газете. Ей надо в Преторию, на Андрис-стрит, 75.

В Национальную библиотеку.

Библиотека, насколько Номбеко было известно, не входила в число заведений только для белых, и при некоторой удаче у нее был шанс туда попасть. Что еще делать в Претории, кроме как дышать и любоваться видами, Номбеко не знала. Но для начала хватит и этого. Дальше подскажут книги.

С этой уверенностью Номбеко улеглась спать – в последний раз у себя в хижине, пять лет назад полученной в наследство от матери. И улыбнулась, прежде чем заснуть.

Чего с ней прежде не случалось.

А наутро отправилась в дорогу. Путь предстоял неблизкий. Она, впервые в жизни выйдя за пределы Соуэто, собиралась преодолеть девяносто километров.

Спустя шесть часов, или двадцать шесть километров, Номбеко