Чугунные крылья Икара - Борис Вячеславович Конофальский

— Во сне, — нашёлся Буратино, — они имели идеальное строение.

— Ха! — гордо сказала девушка и опять зашагала. — Мало ли, что во сне привидится.

— Мало ли? — спросил Буратино. — Может, мало, а может, и не очень. Коленки-то ваши точно видел.

— Коленки? — девушка опять остановилась. — Это что, я в ваших снах юбку задирала, что ли?

— Нет.

— А как же вы мои коленки разглядели, если я юбку не задирала?

— Ну… Ну, у вас её не было.

— Кого не было?

— Юбки не было.

— Юбки? А как же… То есть совсем… Что вы такое говорите! — ноздри девушки расширились от гнева. — Гадость какая!

— А я не виноват, сударыня, что вы мне снитесь.

— Какие распущенные у вас сны. Вам, должно быть, стыдно рассказывать порядочной девушке такие пошлые сны.

— Так вы сами спрашивали.

— Ничего я у вас не спрашивала. Не смейте мне рассказывать такие пошлости.

— Сударыня, может, для вас это и пошлости, а для меня это самые прекрасные сны, которые я жду каждый раз, когда ложусь спать.

— И что, эти гадости снятся вам каждую ночь? — спросила Рафаэлла, брезгливо поджимая губки.

— К сожалению, не каждую, но достаточно часто.

— Отчего же вам такая гадость снится?

— Оттого, что я всё время думаю о вас.

— А вы думайте о другом.

— О чём же, сударыня?

— О приятном. О музыке, например, о жаренных с чесноком баклажанах.

— Для меня ваш голос и есть лучшая музыка, а ваш запах не уступает запаху жаренных с чесноком баклажанов, — с жаром отвечал Буратино и, приложив руку к сердцу, добавил — Поверьте!

Девушка покраснела от удовольствия и, немного помолчав, спросила:

— А в ваших снах я всегда без?..

— Юбки? — догадался Буратино.

— Да.

— Всегда.

— А ещё на мне есть какие-нибудь вещи?

— Ну, конечно. Я же не распущенный хам какой-нибудь. Вид у вас в моих снах весьма пристойный.

— Ну слава Богу. А то я уж подумала, что я в ваших снах… Ну, вы понимаете.

— Нет-нет. Повторяю, в моих снах всё пристойно. Что-нибудь из одежды на вас всегда одето.

— А что именно?

— Ну, иногда корсет со шляпкой, а иногда с чулками.

— И всё? — с негодованием спросила Рафаэлла.

— Ах, да, чуть не забыл. Ещё перчатки.

— Фу, какая мерзость. Как вы осмеливаетесь мне всё это рассказывать.

— Так вы сами спрашиваете.

— Ничего я не спрашиваю и даже не хочу вас больше слушать. Какая гадость, — она помолчала, а потом спросила: — Ну а корсет на мне хотя бы французский?

— Конечно, — сказал Буратино, — такой на завязочках сзади. Очень плохо развязываются, знаете ли.

— А откуда вы знаете, как они развязываются? — с гневом спросила Рафаэлла. — И вообще, я вам запрещаю смотреть на меня во сне.

— Но как же, сударыня, это невозможно. Это абсолютно невозможно, потому что во сне я над собой не властен, тем более что там у вас такие восхитительные чулки.

— А какие?

— Такие чёрные…

— Я не ношу чёрных, чёрные носят замужние женщины и ещё распущенные.

— В чёрных вы были всего один раз, — тут же поправился Буратино. — А так обычно розовые из тончайшего щёлка.

— А кружева?

— Да-да, кружева просто великолепны. Эти кружева так идут вашей божественной коже.

— А шов у чулок с внутренней стороны или сзади? — не унималась красавица.

— По-моему, сзади, — не очень уверенно отвечал Пиноккио.

— Ну слава Богу, а то с внутренней уже два месяца как не носят.

— Кстати, я обратил на это внимание. Раньше вы носили чулки, у которых шов был с внутренней стороны. А месяца три назад стали появляться со швом сзади.

— А корсет у меня с лифом или без? — краснея в который раз, спросила Рафаэлла.

— Не буду лукавить, сударыня, без лифа, — отвечал парень.

— Вообще?!

— Вообще.

— Фу, что вы такое говорите, как можно! Мне маменька не позволяет носить корсет без лифа, она говорит, что это вульгарно.

— Как это не прискорбно, синьора Рафаэлла, — произнёс Буратино, — но запреты вашей маменьки на мои сны не распространяются.

— Это потому, что вы распущенный мужчина. Да-да, и не смейте отрицать, вы самый что ни на есть опасный мужчина. А вот скажите, к примеру, веер у меня хотя бы во сне бывает?

— Веер? — удивлённо переспросил Пиноккио.

— Да, веер.

— А зачем он вам там, у нас там нежарко.

— Ах, как мне неловко вам это объяснять, — дыхание девушки стало сбивчивым. — Ну, ведь я там без юбки, — наконец произнесла она.

— Без, — кивнул бравый Буратино.

— Ну и… Ну и без нижней юбки, я так понимаю.

— Абсолютно без нижней.

— Ну…, — девушка так взволновалась, что даже чуть не уронила сумочку. Но волновавшийся не меньше девушки Буратино успел её поймать.

— Ну, вы понимаете?

— Нет, — покачал головой Пиноккио.

— Ах, какой вы! — Рафаэлла настолько ускорила шаг, что он, скорее, напоминал бег.

— Ну, объясните мне, — догнал её Буратино.

— Ах, я не могу это объяснить.

— Ну, попытайтесь.

— Ну, в общем, юбки у меня нет, — после длинного вздоха произнесла красавица, — корсет без лифа и короткий, чулки, перчатки, шляпа. И всё. Больше ведь ничего нет?

— Больше ничего.

— А как же тогда без веера? Ах, я не могу больше говорить, я не могу, — Рафаэлла была в таком волнении, что даже могла разрыдаться.

— Но зачем же вам веер?

— Ну, чтобы хоть чуть-чуть себя прикрыть! — чуть не крикнула красавица, досадуя на такую непонятливость Пиноккио.

— О, Господи, ерунда-то какая, — облегчённо вздохнул Буратино.

— Ерунда?! — возмутилась синьорина.

— Конечно, ерунда, вы прекрасно прикрываетесь шляпкой, — нашёлся наш герой.

— Шляпкой?

— Ну да, шляпкой.

— Вы сказали, шляпкой?

— Да.

— Я прикрываюсь шляпкой, — с негодованием произнесла Рафаэлла, — и стою перед вами, как деревенская дура простоволосая?!

— Э-э… — Буратино даже не знал, что ответить.

— Я больше не хочу с вами разговаривать, — твёрдо сказала Рафаэлла, — и даже не хочу с вами знаться.

— Хорошо, — неожиданно согласился Буратино. — Садитесь в коляску, будем ехать молча и делать вид, что мы незнакомы.

Рафаэлла метнула в него взгляд-молнию и продолжала идти.

«Ах, как неудачно всё получилось, — думал Пиноккио, идя рядом с нею, — вот я идиот, зачем ляпнул о шляпе. Почему не соглашался на веер?». После некоторого молчания и осмысления предыдущего разговора Буратино начал новую атаку:

— Сударыня, вы разрываете мне сердце, — произнес он. — Если вы не согласитесь сесть со мной в экипаж, я поползу за вами на коленях. Считаю до трёх, на счёт три я становлюсь на колени.

Рафаэлла молчала и продолжала идти.

— Раз… Молчание.

— Два…

Испепеляющий взгляд.

— Три. Я становлюсь на колени.

— Не смейте меня позорить на всю улицу, — зашептала девушка.

— Давайте сядем в коляску.

— Ну хорошо, —