Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон

что человеку трудно поверить в эти качества в птице, и снискал вóрон в давние времена свою удивительную репутацию – представление о себе как о ком-то большем, чем птице: посланнике рока, злом духе или душе какого-нибудь великого покойника, вернувшейся покружить над местами своего земного пути.

Распространенный повсеместно еще в начале XIX века, сегодня вóрон исчез с большой земли, за исключением пары-тройки труднодоступных глубинных горных районов, да еще каких-нибудь скалистых берегов, дающих гнездам относительное укрытие. И, кажется, случилось это не так давно, поскольку память о нем жива – в разных уголках страны вам покажут «вóроновы деревья», на которых исчезнувшие птицы вили свои большие гнезда и воспитывали птенцов. И, разумеется, расскажут предание о «последних вóронах». Всякий, чтущий свой Селборн, естественно, помнит и трогательную историю его последних воронов, поведанную Гилбертом Уайтом[44] еще в XVIII веке, хотя доподлинно известно, что после смерти Уайта вóроны продолжали вить гнезда в Гемпшире еще целое столетие. Подчеркиваю, что говорю сейчас о птицах, гнездящихся на главном острове, хорошо помня о паре, до сих пор живущей на скалах острова Уайт. Так вот, последними вóронами из обитавших на большой земле были вóроны Авингтона. Не берусь гадать, как давно они освоили это древнее благородное имение, но могу доподлинно сказать, что их ежегодное гнездование в парке обрывается примерно на 1885-м. Что касается «вороновой рощи», в которой птицы вили гнезда, то она до сих пор отлично сохранилась, за исключением легендарного, мафусаилового века, Евангельского дуба, который считался древним еще во время строительства Винчестерского собора, под которым, согласно поверью, стоял, проповедуя местным язычникам Евангелие, святой Августин и который, увы, сегодня являет собой навеки мертвую развалину с полым, постепенно рассыпающимся в пыль, стволом.

Несмотря на то что авингтонских воронов бесконечно отстреливали, оставшемуся в живых каждый раз удавалось, отлучившись на несколько дней, вернуться с новой подругой или другом. Но вот какому-то мерзавцу удалось подстрелить сразу обеих птиц, и, естественно, никто больше не прилетел занять их место. Старый пастор переключается на воспоминания о том, как в пору молодости работал в этом поместье лесником, и вот он уже готов извлечь из памяти множество захватывающих историй о своих древолазных подвигах. В те времена (напомню, речь идет о далеких 1850-х годах) среди работников лесов и парков часто проводились конкурсы лесного альпинизма, в которых он неизменно становился местным чемпионом. Однажды, возвращаясь с напарником после работы, они заметили белку, побежавшую вверх по высоченной одиноко стоящей ели, и он, словно ужаленный безумной мухой, зачем-то решил поймать ее и доставить вниз на землю. Он загнал белку на самую вершину, так, что лезть выше было уже некуда, но зверек вцепился в тоненькую ветку в мертвой зоне прямехонько у него над головой, не решаясь на прорыв и тем самым не давая ему шансов себя словить. Если зверь не идет в руки, зверя нужно сбить, рассудил он и, дабы подкрепить мысль действием, стал выкручивать небольшую ветку. Неожиданно белка прыгнула, и, поскольку траектория ее прыжка проходила мимо его головы, его руки бросились за ней, но поймали воздух – в ту же секунду его ноги потеряли опору в виде сука, на котором стояли, и он полетел вниз вслед за белкой, с треском пересчитывая еловые лапы, пока с глухим стуком не грохнулся спиной оземь. Бесчувственного, его подняли и повезли в винчестерскую больницу. На нем не было живого места. Двенадцать месяцев его продержали в больнице в положении лежа на спине и, выписывая, сказали, что о физической работе он может забыть и что жить ему на этом свете пару лет, и то, если повезет. Заключение оказалось неверным. Встретив его спустя полвека (если не больше) после той катастрофы, я обнаружил человека, который лихо стрижет газоны, копает грядки и пилит дрова.

За два или три года до ужасного падения, положившего конец его героическому древолазанию, кто-то из герцогской семьи, которая тогда владела Авингтоном, решил, что было бы неплохо обзавестись парочкой ручных воронов, – и юный чемпион был послан на дерево за птенцами. Вскарабкавшись к гнезду, он с удивлением обнаружил в нем целых шесть наполовину оперившихся птенцов, которых в полном составе доставил в усадьбу. Воронята прижились и выросли совсем ручными, им даже не стали подрезать крылья. Несмотря на то что бóльшую часть времени они проводили в парке или где-то вне усадьбы, за кормом и на ночлег они неизменно прилетали под родную крышу.

Время шло, и люди в усадьбе стали замечать, что вóроны-родители относятся к присутствию молодняка на своей территории всё с большей нетерпимостью и гоняют их с день ото дня возрастающей злобой. Но те, приученные кормиться у людей, так и не покинули родительской территории, как это ежегодно положено у воронов, и в результате один за другим были заклеваны насмерть своими кровожадными мамой и папой. Одно из этих убийств моему рассказчику довелось увидеть собственными глазами – молодая птица попыталась прорваться к дому, но была атакована столь яростно, что упала на землю и тут же была добита чудовищной силы ударами двух могучих клювов.

Нетерпимость к присутствию на своей территории подросшего молодняка – черта не одних лишь воронов. Присуща она и нашей малиновке-зарянке, но с тем важным отличием, что в случае зарянки бьется один лишь самец, происходит равный бой один на один. Так что, случается, сын может одолеть отца. В случае воронов материнская ненависть не уступает отцовской, и отец с матерью выступают единым фронтом и бьются в два клюва, по очереди убивая своих подросших птенцов в поединках, больше походящих на расправы.

Глава XXV. Святилища на холмах

Меловые холмы

Рощи на вершинах

Лучшая перспектива

Богатый животный мир рощ

Черные вороны

Гнездовья ястреба-перепелятника

Захватывающая погоня

Ушастые совы

Сова-шутник

Эшафот смотрителя

Уилтширские пущи

Чего им недостает

«Самыми первыми в мире святилищами были рощи»,– говорит поэт[45] и прибавляет, что нет рощ, внешне более напоминающих святилища (будь то христианские или языческие), чем те, которые растут на меловых холмах Сассекса, Гемпшира, Уита и Дорсета и которые местные жители называют «клампами»[46]. Чем ниже местность, тем выше лес – гласит закон природы, поэтому весьма сомнительно, что даунсы[47] вообще когда-либо были покрыты лесом; скорее всего, их растительный убор в целом более или менее всегда напоминал сегодняшний, то есть ежик из невысоких местных пород деревьев: боярышника, можжевельника, терновника, падуба и мелких