Моя жизнь среди индейцев - Джеймс Уиллард Шульц

– Ну что ж, – сказал наш друг, – раз так, то мне нет нужды ехать самому. Я куплю мяса у них, когда они вернутся.

Я уже подумал, что мой маленький план в конце концов провалится, но Нэтаки пришла на помощь, как только я объяснил ей намерения Эштона.

– Скажи ему так, – заявила она. – Вот уж не думала, что он хочет опозорить наш дом. Если он купит мясо, весь лагерь будет смеяться надо мной, говорить, что у меня муж бездельник, не может даже настрелять дичи, чтобы снабдить мясом свой дом. Его другу приходится покупать мясо, чтобы все мы не голодали.

Услышав такое, Эштон тотчас же вскочил на ноги.

– Где моя лошадь? – спросил он. – Если черноногие так смотрят на вещи, то я, конечно, должен отправиться на охоту. Пошлите за лошадью.

Я проводил его и моего друга Хорькового Хвоста, посоветовав ему сделать большой крюк, чтобы на охоту ушло побольше времени. И действительно, день получился у них долгий: вернулись они после захода солнца. Я также попросил индейца «потерять» пистоны – в таком месте, где он без труда снова найдет их. В итоге Эштону пришлось стрелять дичь самому, и они привезли очень много мяса. Американец очень устал, ему хотелось есть и пить, и в этот вечер, вместо того чтобы курить без конца, он только один раз набил трубку после ужина и сразу лег спать. С этого дня в течение некоторого периода ему пришлось взять на себя всю охоту. Я то болел, то ушибал ногу, то у меня пропадала лошадь – выезжать на охоту я не мог. И просто поразительно, сколько у нас уходило мяса: Нэтаки каждый день уносила целые груды добычи и раздавала в лагере нуждающимся, вдовам и тем, у кого некому было охотиться. Но и я не сидел в лагере. Как только Эштон и его товарищи по охоте уезжали, я отправлялся по ягоды вместе с женщинами или же седлал лошадей и отправлялся вместе с Нэтаки на прогулку в сторону, противоположную той, куда уехали охотники. Но хотя теперь у Эштона было много дел, он, как мне казалось, не становился веселее. Впрочем, положение все же изменилось к лучшему, так как у него оставалось меньше времени на раздумья: обычно в восемь или девять часов он уже крепко спал.

Дважды лагерь переходил на новые места, оба раза на несколько миль ниже по течению реки. Сезон ягод почти прошел, и женщины начали поговаривать о возвращении в форт Бентон; они уже собрали и насушили достаточно ягод. Мы находились в отъезде почти шесть недель, и я тоже собирался вернуться, так как был уверен, что Ягода уже там и ждет нас. В один из вечеров мы обсудили положение и решили отправиться домой через день. Было ли предопределено судьбой, чтобы утром перед нашим отправлением я послал Эштона в последний раз на охоту? Если бы я этого не сделал… но я послал его. Со временем вы узнаете, к чему это привело. Американец мог бы и не ехать: у нас было вдоволь мяса. Однако я отправил его охотиться и этим изменил все течение его жизни. Останься Эштон в то утро в лагере, он, может, жил бы и поныне. Оглядываясь назад, я не знаю, винить себя или нет.

Итак, Эштон и Хорьковый Хвост уехали. Женщины начали укладываться; вытащили сыромятные кожаные сумки и стали наполнять их запасами ягод и сушеного мяса. Около полудня, когда я как раз сделал знак Нэтаки, что хочу есть, на северном склоне долины вдруг появились мчавшиеся вниз к нам верховые. Весь лагерь возбужденно загудел. Один-два всадника размахивали плащами, подавая знак «враги». Мужчины и юноши схватили уздечки и бросились за лошадьми. Маленькая группа конных спустилась в лагерь, и через несколько секунд ко мне подъехал Эштон. Впереди него на седле сидела девушка-подросток, которую он передал в протянутые к нему руки Нэтаки. Эштон был страшно взволнован, темные глаза его прямо сияли. Он повторял раз за разом:

– Трусы! Ах, какие трусы! Но двоих я убил, свалил двоих.

Девочка плакала и причитала:

– Моя мать, мой отец! Оба умерли, оба убиты.

В лагере поднялась суматоха. Мужчины седлали лошадей, требовали подать оружие и выезжали в прерию. Поток всадников все усиливался. Эштон слез с лошади, и я увидел, что на левой ноге штаны у него промокли от крови. Он вошел, хромая, в палатку, я последовал за ним и раздел его. Как раз пониже верхнего сустава бедра зияла длинная открытая борозда, прорезанная пулей.

– Вот как было дело, – рассказывал он мне, в то время как я промывал и перевязывал рану. – Мы с Хорьковым Хвостом в двух или трех милях от лагеря нагнали группу охотников и дальше поехали вместе с ними. С несколькими из них ехали их жены – полагаю, для того, чтобы помочь освежевать туши и уложить мясо убитых животных. Немного позже мы увидели хорошее стадо бизонов, приблизились к ним и устроили погоню, во время которой наш отряд убил штук двадцать животных. Мы разделывали туши, когда бог знает откуда появилось человек пятьдесят всадников, которые начали в нас стрелять. Нас было всего семь или восемь человек, недостаточно сильный отряд, чтобы отразить нападение, но мы постарались сдержать врага, пока женщины садились на своих лошадей, а потом все бросились домой – то есть все, кроме двух-трех мужчин и одной женщины, сраженных первыми выстрелами. Я убил одного из врагов перед тем, как сел на лошадь, и еще одного немного позже. И очень рад, что убил; я хотел бы уничтожить их всех.

Они преследовали нас довольно долго, примерно на протяжении двух миль, но нам в конце концов удалось их остановить – или, возможно, они решили, что лучше не рисковать и не приближаться к нашему лагерю. Один из них меня поцарапал. Ну, ему уже больше не стрелять: я в него попал. Он плюхнулся на землю. Девочка? Они подстрелили ее лошадь, но я успел подхватить ее и посадил к себе. После того я уже не мог пользоваться ружьем, не то показал бы результат получше. И знаете, если бы не несчастные оскальпированные трупы, валяющиеся теперь в прерии, я бы сказал, что получил огромное удовольствие.

Глава XXI

Никогда не Смеется уезжает на Восток

Поскольку нога у Эштона плохо сгибалась и